Выйдя из подъезда, Имре безотчетно оглянулся по сторонам, затем пересек сквер и, свернув к Дунаю, пошел в направлении моста Ариада.

За это время Саас и Миллс поменялись автомобилями: Саас влез в «Жигули», а Миллс, захватив с собой «дипломат», пересел в «фольксваген».

Дождавшись момента, когда Бела Имре сел в машину Сааса, Миллс быстро перешел сквер, вошел в подъезд дома номер четырнадцать, взбежал по лестнице на второй этаж и, проворно открыв отмычкой дверь квартиры директора, проник внутрь. Не зажигая света и пользуясь карманным фонариком, он вошел в кабинет. «Дипломат» Имре лежал на письменном столе. Миллс переложил находившиеся в нем бумаги в свой, точно такой же, и точно в таком же порядке, в каком они лежали.

Операция заняла совсем немного времени: несколько минут спустя Миллс уже вернулся к своему «фольксвагену». «Дипломат» Имре, теперь пустой, он положил на заднее сиденье.

Высоко в горах Хармашхатар, километрах в десяти от Будапешта, на краю укромной лесной полянки Саас остановился.

В двухстах метрах ниже, скрытый поворотом дороги-серпантина, припарковался и «остин» Форстера. Последний включил свой приемник еще там, в Буде, и без помех слышал все, о чем говорили в «Жигулях» Саас и Имре,

— Вы, господин Имре, конечно, твердый орешек, — продолжал Саас начатый по дороге разговор. — Но это не беда. Нам, признаться, не по вкусу людишки, которые боятся каждого куста. Но вам следует знать, что, кроме возможной компрометации молодоженов и заявления Додека, у нас припасено еще кое-что такое, что, несомненно, повлияет на ваше решение.

— Покажите мне заявление Додека, — прервал Имре разглагольствования незнакомца.

— Извольте. Это копия, разумеется. Мой фонарик тоже к вашим услугам, уже темнеет.

Имре в замешательстве похлопал себя по карманам.

— Очки. Я забыл их, кажется, дома.

— Ах, так. Тогда, с вашего позволения, я прочту вам текст вслух, — с оттенком пренебрежения ответил Саас. — Итак, слушайте: «В декабре одна тысяча девятьсот сорок четвертого года Бала Имре служил у немцев в чине лейтенанта войск СС. Он принимал участие в казнях арестованных, совершавшихся специальным подразделением карателей. Я своими глазами видел, как он расстреливал безоружных и беззащитных узников. В ночь на новый, сорок пятый год, тридцать первого декабря, он также принимал участие в расстрелах. Меня он действительно спас и дал мне возможность скрыться. Но это случилось уже на другой день, первого января. Ему нужен был свидетель, который отрицал бы его злодеяния. Позже, уступив мольбам жены Белы Имре, я дал заведомо ложные показания на заседании народного трибунала в его оправдание. Велик мой грех. Если можете, простите меня. Подпись — Иштван Додек».

Саас аккуратно сложил листок и протянул его директору.

— Вы можете взять эту бумагу себе. Но спрячьте хорошенько. Не в ваших интересах, если ее у вас найдут!

Имре наконец взорвался:

— Это же наглая клевета! Ложь от первого до последнего слова!

— Весьма возможно, — невозмутимо ответил Саас. — Но подпись Додека подлинная. В этом я могу вас уверить.

— Его принудили подписать!

— Даже если вы смогли бы это доказать, вам ничто не поможет.

Подозрение, гнездившееся где-то в душе Имре, окончательно превратилось в убежденность. Да, это он.

— Это вы убили Додека! Вы!

— Думайте, что говорите! Додек покончил жизнь самоубийством.

— Откуда вы знаете?

— Знаю. Вам-то какое дело? Кроме того, я уже сказал, у нас есть и еще кое-что против вас.

— Еще одна клевета?

— Ошибаетесь! — Имре почувствовал в голосе собеседника иронию. — Это доказательство еще более достоверное, чем подпись почившего Додека, ибо состоит из трех субстанций — из мяса, крови и способности говорить. — Сделав паузу, Саас многозначительно добавил: — Последнее, разумеется, только в случае необходимости.

— О ком вы говорите? Кто этот человек?

— С вашего позволения, я говорю о себе. Посмотрите на меня хорошенько, господин Бела Имре! Мое имя Нандор Саас. Припоминаете? Это я написал на вас донос в сорок шестом, а потом не явился в трибунал, вызванный как свидетель.

Повернувшись к директору лицом, Саас на секунду включил в автомобиле внутреннее освещение.

— Ну что? Вы узнаете меня?

Имре отпрянул, пораженный.

— Да, это действительно вы...

— Значит, убедились. Вы не забыли, наверное, и о другом человеке. Его имя Роберт Хабер.

— В которого я якобы стрелял из автомата на месте казни? — Имре горько усмехнулся.

— Именно. Но он по сей день жив, здоров и вместе со мной готов в любое время подтвердить все то, в чем обвиняет вас Иштван Додек в своем последнем письме! Вот и посчитайте: три свидетеля, уличающих вас в кровавом преступлении. Вы военный преступник, Бела Имре, и вас не касается срок давности, вы это знаете. Три свидетеля против одного Балинта Роны — это достаточный перевес для суда. Ваш дружок может расписывать перед трибуналом ваши героические подвиги сколько ему угодно. Все дело в том, что в казарме в те дни, когда совершались расстрелы. Рона не присутствовал, и это факт.