– Прогноз-то был хороший, – сказал в мобильник Словко.

– Знаешь ведь наших синоптиков… Если засвистит сверх меры, а катер не подойдет, приткнешься к Шаману и будешь там ждать.

– А как же пассажир? Он опоздает…

– И тем не менее .

– Есть, – сказал Словко.

Смолянцев по-прежнему сидел в напряженной позе, но лицо его было уже спокойнее, но нем проступило даже некоторое добродушие. Он поглядывал по сторонам. Дуть стало сильнее, но вполне "в пределах нормы". А кечи типа "Зюйда" и "Норда" – они же устойчивые, надежные суденышки, чего там…

Словко подумал, что скорее всего они ходко и без приключений доберутся до родимой гавани ("Тьфу-тьфу-тьфу, конечно…").

Навстречу прошли две большие ("морские") яхты клуба "Металлист". С мачтами в три раза выше, чем у "Зюйда". С яхт помахали, потому что "Эспаду" на озере знали все. Обрадованный Рыжик с носа помахал в ответ. Он, видимо, чувствовал себя прекрасно.

Остров Шаман приближался, вырастал справа нагромождением серых камней.

Завибрировал под жилетом телефон. Звонил Корнеич.

– Как дела?

– Шаман почти на траверзе. А как с катером?

– Все одно к одному! Федя намотал на винт какую-то дрянь, чистит. Клянется, что выйдет вот-вот…

– Корнеич, нет смысла притыкаться к Шаману. Полет нормальный…

– Смотри, капитан…

Шаман оказался точно справа по борту, каменная верхушка проплыла под солнцем. Словко опять задал бизань-шкот на утку, вскинул над головой руку – салют. Рыжик перехватил одной рукой два шкота и тоже салютнул. Московкин быстро поднял над плечом сжатые пальцы – общее приветствие многих ребячьих отрядов.

Виктор Максимович посмотрел на всех по очереди.

– Какая-то традиция? – понимающе сказал он.

Скрывать было нехорошо: это означало бы, что обижаешь того, кому салютовал.

– Там камень в память об одном погибшем мальчике, – сказал Словко, снова раздавая шкот.

– А-а… Значит, плывут пионеры, салют Мальчишу…

Московкин опять поморщился:

– Это не тема для шуток, подполковник…

– Господи, да разве я шучу?! Я вполне… Я в детстве очень любил Гайдара.

– А сейчас? – вдруг звонко спросил с носа Рыжик. Он оглянулся, в волосах сверкали капли. Словко знал, что Рыжик недавно посмотрел кино "Военная тайна".

Смолянцев, улыбаясь, развел руками (и опять прочно взялся за край банки):

– Времена меняются… А что за мальчик, если не секрет?

– Не секрет, – сказал Словко. – Гимназист Никита Таиров. Сто лет назад он закопал под тем камнем свой маленький клад, статуэтку бронзового мальчика. А в девяносто втором году ее откопали наши ребята. Теперь это переходящий приз флотилии…

– Д-да… история прямо для романа, – одобрительно отозвался Виктор Максимович. – А какова судьба этого… Никиты?

– Грустная судьба, – ответил Словко, глядя прямо по курсу. – Его расстреляли в Севастополе большевики. Когда взяли Крым.

– Д-да… – опять произнес подполковник Смолянцев. – Тогда, конечно, "салют Мальчишу" неуместен…

– Отчего же? – опять вмешался Московкин. – Гайдар умел уважать противника.

– Ну, возможно, возможно… – Виктор Максимович покрепче ухватился за банку и наклонился навстречу крену, потому что яхту изрядно тряхнуло крупным гребнем. И чтобы не заметили его секундного испуга, спросил с бодрым интересом: – Значит, этот Никита как бы почетный член вашей эскадры?

– Он в списке друзей "Эспады", – отчетливо ответил Словко, смутно чувствуя, что чем-то раздражает Смолянцева. – Рыжик, потрави чуть-чуть кливер…

– И большой список? – быстро сказал Смолянцев, опять наклоняясь в наветренную сторону.

– Небольшой… Рыжик, ты как? Сильно брызгает?

– Не-а, не сильно пока…

– А кто еще в списке? Для примера. Опять же, если не секрет? – снова поинтересовался Смолянцев.

– Опять же не секрет. Например, Павлик Морозов, – с непонятным для себя раздражением сообщил Словко.

– Во как! – искренне удивился Смолянцев. – Но он же это… предатель и доносчик.

– Кто вам сказал? – сквозь зубы спросил Словко.

– Ну… общеизвестный факт…

– У нас умеют фабриковать "общеизвестные факты", – сильно морща лицо, сказал Московкин. – Полвека делали из мальчишки героя, а потом облили помоями, посбрасывали памятники. Великому пролетарскому вождю памятники на всякий случай пооставляли, а мальчишку растоптали. А вся его вина была в том, что от души поверил в светлое будущее. Ибо светлого настоящего вокруг не было…