В одну минуту они добежали до любимого места Агаты — площадки на краю обрыва. Впереди, до самого горизонта, расстилалось море. Внизу, под скалой, оно было темно-зеленым, а дальше становилось все светлее и, став, наконец, голубым, сливалось с таким же голубым небом. Франц посмотрел вниз и отшатнулся.

— Страшно? — с улыбкой спросила Агата.

— Жутковато, — покачав головой, признался Франц.

— А вы знаете, что раньше берега Швеции были гораздо ниже. Каждые сто лет они поднимаются примерно на метр… Мне об этом говорил отец… А еще он мне говорил, что ветры, которые дуют на восток, рождаются в Швеции… Они возникают в виде воздушных вихревых столбов у наших скал — и потом бегут дальше… Может быть, и под нашей скалой тоже рождаются ветры…

— И летят на восток? — иронически спросил Франц.

— Да, — широко открыв глаза, сказала Агата, не поняв иронии.

— Не завидую я тем, на кого они летят!

— Почему?

— Поживете — увидите!

Если б можно было подняться так высоко, чтобы сразу окинуть взглядом водное пространство от пролива Па-де-Кале до Рижского залива, то перед наблюдателем возникла бы очень любопытная картина. Море, так же как и большой город, имеет, оказывается, свои проспекты, улицы, переулки и даже пустыри. В районе Па-де-Кале, между Дюнкерком и Дувром, движение судов настолько оживленное, что его смело можно сравнить с движением на столичных проспектах в праздничные дни; на север, к Хариджу и Ярмуту, это оживление резко падает; в районе большой отмели Доггер-банк образуется настоящий пустырь; на юго-восток от этой отмели, у берегов Голландии, Германии и Дании оживление вновь возрастает. На географических картах мира пароходные дороги обозначены пунктирами; справедливее было бы иногда обозначать их широкими линиями. Одна из таких линий вышла бы из Кильского канала в Балтийское море и раскрылась, как веер, в трех основных направлениях: на Ботнический, Финский и Рижский заливы.

Советский морской буксир «Орел» шел, по одному из этих направлений, ведя за собой лихтер — большую несамоходную баржу. «Орел» шел довольно близко к материку, временами даже ориентируясь по береговым огням. Места, в которых двигались суда, нельзя было назвать пустынными, но все же движение здесь было гораздо меньшим, чем с западной стороны полуострова Ютландия, в основании которого, как известно, лежит Кильский канал.

Стоял ясный майский вечер. Погода по здешним местами была довольно тихой — ветер силой в три балла. А как известно, для ветра три балла — это лишь четверть пути от абсолютного штиля до бури. Если бы двенадцатибалльную систему Бофорта [10] можно было применить в области человеческих взаимоотношений, то приведенная нами цифра означала бы легкую ссору, не больше.

Но легкая ссора — это очень неустойчивое состояние: она обязательно должна перейти либо в штиль, либо в шторм. Капитан «Орла» Артур Крейшманис, опытный и уже немолодой моряк, ожидал шторма. Он руководствовался логическим законом «достаточного основания»; море, как правило, чаще всего волнуется там, где течения сталкиваются со встречными массами воздуха. А буксир «Орел» входил именно в такой район.

Опасения капитана Крейшманиса оказались обоснованными. За островом Борнхольмом погода начала портиться. К тому моменту, когда на буксире зажгли ходовые огни или, говоря по-сухопутному, «включили фары», ветер был уже шестибалльным и продолжал набирать силу. Для самого «Орла» возможный шторм не представлял значительной опасности: несмотря на свои сравнительно небольшие размеры, судно было отлично приспособлено к борьбе с капризами моря. Но об этом можно было бы говорить, не имея за собой лихтера. «Посмотрим, что будет дальше», — пробурчал Крейшманис. Он стоял в капитанской рубке, рядом со штурвальным, — молодым, серьезным матросом.

Вскоре судовой анемометр показывал уже семь баллов. Капитан подошел к переговорной трубе и крикнул вниз, в машинное отделение:

— Как машины?

— Все в порядке! — ответил вахтенный механик.

«Орел» подвигался вперед тяжело, зарываясь носом в крутые волны. Они перекатывались через палубу, хлестали в стекло рубки. Капитан посмотрел на светящиеся морские часы над головой штурвального: было без пяти двенадцать ночи. Внезапно за спиной капитана сверкнула полоска света: открылась дверь, соединяющая ходовую рубку с помещением рации. Вошел «маркони» — так шутя зовет палубная команда судовых радистов.

— Товарищ капитан, прошу ко мне! — встревоженно сказал радист. Он только недавно пришел из училища и еще не успел освоиться с порядками, существующими в торговом флоте, где командира называют не по должности, а по имени-отчеству.

— Что случилось? — спросил Крейшманис.

— Я принял сигнал бедствия!

Капитан бросился в радиорубку, увидел лежащую на столике возле приемника дугу с наушниками, схватил ее и, не надевая, приложил к уху один из черных эбонитовых кружков. Сквозь шум и треск, обычный в эфире при работе на коротких волнах, Артур Крейшманис почти сразу же уловил передаваемые азбукой Морзе сигналы, знакомые морякам всего мира: три точки, три тире, три точки… SOS. Спасите наши души…

Капитан передал наушники радисту.

— Принимайте и записывайте! — Сам наклонился сзади и, по мере того как радист писал, вслух по слогам повторял записанное: — «Говорит шведское торговое судно „Агнесса“… Нахожусь в квадрате двести тридцать шесть… Испортилось рулевое управление… Выбрасывает на каменистую отмель… S О S… S О S…»

Прочитав эту запись и подумав с полминуты, капитан взял штурманскую карту, лежавшую здесь же, раскрыл ее и стал изучать.

— М-м… квадрат двести тридцать шесть… Это довольно далеко… К северу от нас! Наверное, одна из отмелей в районе южной оконечности острова Эланд… Ну что ж! Надо идти на помощь!

Вернулся в свою рубку, открыл дверь, ведущую на правое крыло капитанского мостика, и крикнул в темноту, перекрывая шум моря:

— Боцман! Ко мне!

Через минуту рослый краснощекий боцман был уже в капитанской рубке.

— Я вас слушаю, Артур Янович!

— Принят сигнал бедствия! Передайте световым семафором на лихтер: «Принять буксирный конец, лечь в дрейф и ждать нашего возвращения. Уходим на спасение гибнущего иностранного судна». Понятно?

— Есть!

Сигнал был передан на лихтер почти молниеносно. Крейшманис почувствовал, как буксир, освободившийся от тяжести лихтера, словно резвый конь, рванулся вперед.