– Ну, темница темнице рознь. Но ты права в главном. Я был бы только помехой, мое присутствие лишь подстрекало бы толпу, а значит, все бы оказались в опасности. Или пришлось бы соблюдать особую осторожность, чтобы меня никто не увидел. Так что в любом случае на поиски оставалось бы меньше времени. Как сказал Саймон, он предпочел бы поймать проклятых убийц прежде, чем меня повесят. Так способен поступить только настоящий друг, согласна?

– У Саймона Иннеса мрачноватое чувство юмора.

– Верно, но не забудь, что ему частенько приходится иметь дело с самыми грязными людскими пороками. Думаю, Саймон видел почти все проявления зла, которое люди могут причинить друг другу. Иногда мне даже кажется, что этот горький опыт медленно разъедает его душу.

– Или сердце, – пробормотала Морейн. – Ему хоть чем-нибудь помогло то, что я видела во сне?

Торманд кивнул:

– А как же! Он уже воспользовался этими сведениями.

– Имя женщины ему кого-то реально напоминает? Мысленно я уже называю ее Адой.

– Саймон тоже считает, что ее зовут Ада, хотя ему так и не удалось раздобыть достоверной информации о жене Маклина. К сожалению, его воспоминания о встрече с ней слишком слабы, чтобы можно было полагаться на них. Удивительно, но не удалось пока найти и кого-то из слуг, работавших на Маклина, и это внушает подозрения. Может, они просто сбежали, хотя, конечно, все возможно. Эта парочка оставляет после себя слишком много трупов. – Торманд встал и протянул ей руку: – Пойдем в постель, Морейн. Давай больше не будем говорить о грустном.

Она покраснела, но отложила в сторону свое рукоделие и вложила свою ладонь в его руку. Торманд повлек ее к кровати и, остановившись у изголовья, поцеловал Морейн с такой нежной страстью, что у нее закружилась голова. Затем сгреб угли в очаге и задул свечи за исключением одной, стоящей рядом с постелью. Морейн почувствовала себя не так скованно, когда свет в комнате превратился в слабое мерцание. Это было глупо, если принимать во внимание, как часто они занимались любовью, но она все еще стеснялась, когда он видел ее наготу.

Целуя ее покрасневшие от смущения щеки, Торманд медленно раздевал ее. Он делал это неспешно, наслаждаясь каждым открывающимся его взгляду кусочком ее бархатистой кожи. Не меньшее удовольствие ему доставляло смущение, смешанное с желанием, которое он видел в ее глазах, когда осторожно, словно драгоценный сосуд, укладывал Морейн на мягкую перину. Он и раньше знал, что достаточно легко пробуждал в женщинах влечение плоти, но когда страсть просыпалась в Морейн, он волновался, как никогда раньше. Ни одна из его бывших возлюбленных так не будоражила его кровь. С теми, другими, его заботило лишь то, чтобы его собственное влечение было удовлетворено. Но сейчас Торманду хотелось, чтобы Морейн ощутила всю страсть, на которую он способен, и ради этого он был готов пожертвовать собственными удовольствиями.

Он буквально сорвал с себя одежду и лег рядом с ней. Торманд немного поторопился, но не потому, что хотел как можно скорее удовлетворить свою страсть, скромница Морейн все еще испытывала некоторое смущение от того, что он видит ее обнаженной, и ему совсем не хотелось, чтобы эта стыдливость охладила ее пыл. Сегодня ночью он собирался заниматься с ней любовью так, как никогда не занимался ни с одной другой женщиной.

Морейн с радостью раскрыла ему свои объятия. Она видела жажду обладания в его глазах. В них просвечивала искренняя нежность и даже, как ей казалось, любовь. Ощутив прикосновение его теплой кожи к своей, Морейн глубоко вздохнула от удовольствия и подумала, что это чувство ей никогда не надоест.

Несмотря на то что у девушки быстро возникло желание отдаться ему полностью, он не торопился. Морейн попыталась контролировать свое возрастающее чувство, потому что ей было приятно ощущение его прикосновений и поцелуев, и она хотела наслаждаться ими как можно дольше. Она больше не сжималась, когда он целовал и ласкал ее грудь, а выгибалась, приветствуя каждое прикосновение его руки и теплоту его губ.

– Как же ты прекрасна, любовь моя, – шептал он, поглаживая нежную кожу ее плоского живота. – У твоего тела вкус самого изумительного медового напитка, и я не могу им насытиться.

Она хотела ответить, но от его умелых ласк у нее закружилась голова, и Морейн лишь прикусила губу, так и не сумев вымолвить даже пару слов. Морейн не представляла, как он может разговаривать, занимаясь любовью. Тая в его объятиях, она не сомневалась в том, что он испытывает такое же горячее и необузданное желание, как и она, и тем не менее он в состоянии был говорить. А она едва могла вымолвить его имя.

Затем вдруг ее глаза широко раскрылись от изумления, и она почувствовала, как вся трепещет. Он целовал ее там. Это, наверное, уже слишком, и она не может ему позволить делать это. Морейн робко попыталась отстраниться, но он лишь крепче сжал ее бедра. Настающая страсть заставила ее выгнуться, она буквально сгорала от желания, словно по ее жилам струился настоящий огонь. Он шептал ей что-то успокаивающее, но она, оглушенная разгорающимся в теле пламенем, не слышала ничего, кроме гулкого стука собственного сердца.

Когда ее тело напряглось, как это происходило всегда перед завершающим любовный акт падением в бездну, которое должно было вот-вот произойти, Морейн схватила его за плечи, пытаясь привлечь в свои объятия. Она хотела, чтобы он вошел в нее, но не знала, как сказать ему об этом. Повинуясь ее движению, он начал покрывать поцелуями ее тело, поднимаясь все выше. Припав к ее губам, он вошел в нее, целуя жадно, почти свирепо. Морейн издала страстный возглас и крепко обхватила ногами его бедра. Время перестало существовать, но вот наконец, содрогнувшись в последний раз, она погрузилась в волны совершенного блаженства, в которых ей уже не раз доводилось качаться. Сквозь марево, затуманившее мозг, она услышала, как Торманд, погружаясь в тот же омут, хрипло выкрикивает ее имя.