— Видишь ли, Витя, — опять меняет тон Бурцев, — совершенно случайно в столе кладовщика оказался мешочек с трудносмываемой краской. И тебя, Витя, погубила природная любознательность. Тебе захотелось непременно узнать: а что там звякает, в этом мешочке, не деньги ли? Потом ты два часа просидел в ванной, но пятна так и не отмылись. Показывай руку!

Лямин медленно и неохотно выпростал из рукава правую ладонь. На тыльной стороне светилось ярко-оранжевое пятно. Так вот что он так старательно скрывал от наших нескромных взоров!

— Надеюсь, теперь, Лямин, взаимопонимание достигнуто? Кто был с тобой и где похищенная шерсть?

— Никто, я один все сделал.

На губах Бурцева змеится ехидная усмешка.

— Знавал я одного кладовщика. Так тот таскал каждый день, но понемножку — боялся надорваться. А ты? Совсем не бережешь своего здоровья, Витя, нехорошо…

Я приглядываюсь к Лямину — с его утлым телосложением четыре мешка не унести. Такой груз по плечу двоим, если не троим.

— Кто был с вами третьим? — задаю я вопрос Виктору.

— А второго вы уже знаете? — оборачивается Лямин и, поняв, что проговорился, кричит визгливо и отчаянно: — Никого со мной не было, я один, один, один!

— Вторым был Валет, — тихо как бы про себя говорю я и вижу, как заюлили, заметались раскосые глаза задержанного…

Тот, кого мы искали, тем временем приближался к своему дому. И Рябчун и я не надеялись, что Дьяков вернется домой. Однако он все-таки пришел — как позже выяснилось, ему надо было забрать из тайника пистолет.

К дому Валет подкрался огородами и долго стоял за кряжистым ясенем, настороженно всматриваясь и вслушиваясь. Тишина. Безлюдье. Только в песочнице под навесом одиноко ползал белобрысый Колька — сын соседки с первого этажа.

Валет поднял с земли камешек и бросил в свое окно. Кажется, никого. Стараясь держаться ближе к стене, он пробрался к входной двери, скользнул в подъезд. Поднявшись на второй этаж, хотел открыть дверь своим ключом, но передумал. Нажал кнопку звонка и сбежал на марш ниже.

Вышла Сенькина — его квартирная хозяйка, осуждающе покачала головой: «Уж эти мне озорники!» Повернулась уходить, и тут показался Валет.

— Валерка, ты?.. — В голосе старушки звучал откровенный испуг.

Валет изысканным жестом приподнял берет:

— Ольга Павловна, хозяюшка дорогая, мой вам молочнодиетический привет! Извините, если причинил беспокойство своим долгим отсутствием. Ответственная командировка, пришлось немного задержаться. У меня без меня кто-нибудь был?

— Из твоих приятелей — никого.

— А из не приятелей?

— Кое-кто наведывался, — многозначительно сказала Сенькина, пропуская Валета в квартиру. — Да ты и сам, поди, знаешь?

— Догадываюсь, хозяюшка, догадываюсь. Передавайте приветик при случае.

Валет стремительно прошел в свою комнату, закрылся. Ольга Павловна прислушалась: заскрипели дверцы шкафа.

«Никак в дорогу навострился постоялец… А кто за квартиру будет платить? За свет, за газ, за электричество? Полгода не плачено. Ну уж не-ет…»

Оставив дверь открытой, Сенькина потихонечку вышла из квартиры и заспешила через улицу к телефону-автомату…

Допрос Виктора Лямина продолжается.

— …Зря, Витя, упираешься, — увещевает Бурцев, — от фактов все равно не скроешься. Итак, кто с тобой был еще?

— Один я там был, больше никого, — упорствует Лямин.

Бурцев с трудом скрывает досаду, говорит:

— Благородно, Лямин, но непрактично. Ваших подельников мы все равно возьмем, но скидки за чистосердечное признание уже не жди. Вот так, Витя, может, одумаешься, пока не поздно?..

Лямин в ответ сердито сопит. Затянувшееся молчание прерывает телефонный звонок: Валетова хозяйка сообщает о возвращении Дьякова.

Я прикрываю трубку рукой, говорю быстро:

— Ольга Павловна, слушайте меня внимательно. В квартиру больше не возвращайтесь, это опасно. Ждите нас возле дома, мы выезжаем немедленно.

Ольга Павловна меня не послушалась, и это едва не кончилось трагедией. А было так…

Позвонив в райотдел, она вышла из телефонной будки, постояла у ворот. Небо заволокло окончательно, из облачной серости сочился нудный, нескончаемый дождь. Сенькина знобко передернула плечами. «Шаль бы накинуть, выбежала как оглашенная. Прошмыгну, авось не заметит. А и заметит, что за беда? Скажу — за хлебом ходила».