— Вот здесь он лежит… Мой дорогой, несчастный друг Пьер, — едва успевал переводить Володя Кушнеренко. — О, как мы были потрясены, вернувшись в тот день и увидев, как он лежит с простреленной головой на грязном полу хижины! Недаром остров носит такое зловещее название: «Не дай бог!» И я не ошибся: то была лишь первая жертва. А потом несчастный Джонни! Нырнул и не вернулся. Я остался один. И он лежит там, на дне, в своем стальном гробу. А бедный Пьер — здесь, под этим холмиком, вдали от родного дома… с простреленной головой. О!

Опять он начал причитать:

— Они погибли! Они погибли! — Это мы уже все понимали без перевода.

— А что же они своего товарища на кладбище-то не отнесли? — неодобрительно покачал головой боцман. — Похоронили кое-как. А теперь надрывается.

Штурман строго посмотрел на него и, конечно, переводить не стал.

— Да и пойди теперь проверь, с какой стороны у него голова там прострелена, — подхватил один из матрссов. — Дело темное, сам ли он себе пулю в лоб пустил или…

— Разговорчики! — оборвал штурман.

Мы сели в тени, у стенки хижины, словно на деревенской завалинке, и закурили.

Эта долина, похоже, с моря почти не видна: от штормовых волн и ветров, так же как и от посторонних взоров, ее надежно закрывали три скалы, торчавшие из воды неподалеку от берега.

— Весьма уютное пиратское гнездышко, — одобрил Волошин, поглядывая вокруг. — А почему они не поселились на том пляжике, где мы его нашли? Ведь оттуда можно следить, не появится ли корабль, и сигнал подать в случае нужды.

— Там нет воды, — перевел Володя лаконичный ответ кладоискателя.

— А почему же они на той стороне, в хижине Ларсена не поселились? Наверное, она еще цела? — спросил Волошин.

— Мосье Волошин о нем слышал? — перевел штурман вопрос удивленного француза.

— Что это еще за Ларсен? — поинтересовался я.

— Тоже фигура любопытная, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Тут вообще, можно сказать, заповедник всяких оригиналов. Этот Ларсен прожил на острове в одиночестве двадцать лет, уединившись якобы в поисках «божественного откровения», а на самом деле, видимо, втихомолку разыскивал клады.

— И не нашел?

— Нет. Во всяком случае, умер он в 1912 году таким же нищим, как сюда и приехал.

— Веселенький островок! — с чувством произнес Володя Кушнеренко и, надевая фуражку, добавил уже командирским тоном: — Ну надо закругляться, а то начальство ругать будет. Доставим этого искателя кладов на борт с его имуществом, и пусть Аркадий Платонович сам решает, как с ним быть.

Барсаку тоже явно не хотелось задерживаться в своем мрачном «дворце». С помощью матросов он начал торопливо запихивать в мешки, которые мы принесли с собой, раскиданные но всей хижине вещи. Он валил вместе в один мешок перепачканную и мятую одежду, транзистор, позеленевшие от плесени ботинки, инструменты, какие-то альбомы — матросы только качали головами да переглядывались.

— А что же рации я не вижу? Неужели у них не было? — сказал, озираясь, штурман и начал расспрашивать Барсака.

Тот смутился, начал вроде оправдываться, весьма красноречиво разводя руками.

— Говорит, не захватили они рацию, потому и не мог он подать сигнал бедствия, — пожимая плечами, сказал Волошину штурман. — Многое, говорит, в спешке забыли: спасательные нагрудники, запасные баллоны для аквалангов, даже сахар — пришлось пить кофе без сахара.

— Да, настроены они были явно весьма легкомысленно, — согласился Волошин. — Посмотрите, какие убогие инструменты.

Один увесистый узел Барсак пожелал нести непременно сам, пояснив:

— Тут мой дневник и личные вещи…

Другой аккуратно увязанный тючок он торжественно вручил боцману, внушавшему ему, видимо, своими усами наибольшее доверие.

— Что в нем, Петрович, не знаешь? — спрашивали матросы.

— Может, клад? Гляди, он с него глаз не сводит.

— Какой клад, — буркнул боцман, разглаживая усы. — Похоже, камни какие-то, кирпичи…

— Сувениры, значит…

Наконец сборы были закончены. Барсак первым решительно зашагал прочь, даже не прикрыв дверь опустевшей хижины и ни разу не оглянувшись на убогую могилу «своего бедного друга Пьера». Это походило на паническое, поспешное бегство.

Мы торопливо шли за ним через джунгли, отмахиваясь от летучих муравьев, потом мимо мрачного кладбища, осененного громадным крестом… И до чего приятно было увидеть с высоты перевала сверкающий в лучах солнца безбрежный океанский простор и стоявшее на якоре наше белоснежное изящное судно! Мы сразу еще прибавили шаг, почти побежали по петлявшей среди скал тропе.

Когда мы вернулись на судно, штурман и Волошин рассказали обо всем, что видели на берегу, капитану и начальнику рейса. Логинов задумался, а капитан, покачав головой, опять укоризненно сказал Волошину: