Шрифт:
———
Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное — корректура (авторская), большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц.
«Что будет?» — ты спрашиваешь. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.
———
Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.
———
Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому неизвестно.
———
Моя уважаемая переписчица очень помогла мне в том, чтобы мое суждение о вещи было самым строгим. На протяжении 327 страниц она улыбнулась один раз на странице 245-й («Славное море...»). Почему это именно ее насмешило, не знаю. Не уверен в том, что ей удастся разыскать какую-то главную линию в романе, но зато уверен в том, что полное неодобрение этой вещи с ее стороны обеспечено. Что и получило выражение в загадочной фразе: «Этот роман — твое частное дело»(?!). Вероятно, этим она хотела сказать, что она не виновата.
———
Воображаю, что она будет нести в Лебедяни, и не могу вообразить, что уже несет в письмах!
———
Ку! Нежно целую тебя за приглашение и заботы. Единственное радостное мечтание у меня — это повидать тебя, и для этого я все постараюсь сделать. Но удастся ли это сделать, не ручаюсь. Дело в том, Ку, что я стал плохо себя чувствовать и, если будет так, как, например, сегодня и вчера, то вряд ли состоится мой выезд. Я не хотел тебе об этом писать, но нельзя не писать. Но я надеюсь, что все-таки мне станет лучше, тогда попробую.
О том, чтобы Женя меня сопровождал, даже не толкуй. Это меня только утомит еще больше, а ты, очевидно, не представляешь себе, что тебе принесет ослепительное сочетание — Сережка, Санька и Женька, который, несомненно, застрянет в Лебедяни. Нет, уж ты себе отдых не срывай.
Остальное придумано мудро: обедать вместе с компанией — нет! нет! A с S. — даже речи быть не может. Пусть Азазелло с S. обедает!
———
Ах, чертова колонка! Но, конечно, и разговору не пойдет о том, чтобы я вызывал Горликова или вообще возился бы с какими-нибудь житейскими делами. Не могу ни с кем разговаривать.
———
Эх, Кука, тебе издалека не видно, что с твоим мужем сделал после страшной литературной жизни последний законченный роман.
Целую крепко!
Твой М. [21]
22.VI.38
Дорогая Люси!
Твои письма и открытки получены.
———
Купик дорогой! Первым долгом плюнь ты на эту колонку! Мне Настасья ничуть не поможет, если на мою голову приведет Горликова! Привести я его и сам могу, а разговаривать с ним не могу (колонку надо ставить новую, по-видимому).
21
На последней странице на полях надпись Булгакова: «Як. Л. показывал мне расписание. Теперь есть удобный поезд с мягким вагоном? № 43 и обратно 44? Есть? Проверь». (Примеч. сост.)
———
Вообще, не думай, друг мой, что письмами издалека можно что-нибудь наладить. Ничего из этого не выйдет, поэтому не ломай головы над пустяками. Занимайся Жемчужниковым! [22]
———
О нездоровьи своем я написал лишь потому, чтобы объяснить тебе, что я, может быть, не в состоянии буду выехать в Лебедянь.
Но ради всего святого, не придумывай ты мне провожатых! Пощади! То был Евгений! Теперь — Лолли!! Ничего они мне не помогут, а только помешают этой поездке!
22
Слово «занимайся» и большая часть фамилии «Жемчужников» залиты тушью. (Примеч. сост.)
Сегодня вечером меня будет смотреть Марк Леопольдович. Тогда все станет пояснее.
———
Стенограмма:
S. (тревожно). Ну! Ну! Ну! Что ты нудишься?
Я. Ничего... болит...
S. (грозно). Ну! Ну! Ну! Ты не вздумай Люсе об этом написать!
Я. А почему?.. Не вздумай?
S. Ну, да! Ты напишешь, Люся моментально прилетит в Москву, а мы тогда что будем делать в Лебедяни! Нет, уж ты, пожалуйста, потерпи!
———
У меня сделалась какая-то постоянная боль в груди внизу. Может быть, это несерьезное что-нибудь.
———
Ты недоумеваешь, когда S. говорит правду? Могу тебе помочь в этом вопросе: она никогда не говорит правды.
В частном данном случае вранье заключается в письмах. Причем это вранье вроде рассказа Бегемота о съеденном тигре, то есть вранье от первого до последнего слова.
Причина: зная твое отношение к роману, она отнюдь не намерена испортить себе вдрызг отдых под яблоней в саду. Я же ей безопасен, поэтому горькая истина сама собою встанет в Москве.