На следующую ночь лежу с открытыми глазами, разглядывая потолок. Маринка спит рядом. В комнате прохладно. Мигает лампочка зарядки аккумуляторных батарей. Занавески шевелятся. Лунный свет стелется по полу, разглаживая рваные тени. Дыхание жены ровное и спокойное. Она выпила валерьянки и уснула, положив руку мне на грудь. В таком положении спит уже третий час. Ей наплевать на то, что разбился автомобиль. Она рада, что я остался жив. Рада, что может вдыхать запах моего тела, шевелить мои волосы, прикасаться губами к моим губам, гладить меня, разговаривать со мной, ловить взглядом мои движения. Она счастлива, как любой влюбленный человек. Я тоже должен быть счастлив. И я бы тоже радовался, если бы был живым.

Но я то на самом деле мертв.

Час назад вставал и ходил в ванну. Специально для того, чтобы как следует осмотреть себя. Мария шевелилась, волнуясь, но спала крепко и не открыла глаз.

В ванной кафельный пол, прохладно, и кожа моя покрылась мурашками. С виду все со мной в полном порядке. Несколько царапин на животе и подбородке. Под левым глазом фиолетовая припухлость, к обеду точно превратится в небольшой синяк. В области ребер — ни одного ушиба. Дотрагиваюсь, ударяю, никакой боли нет и в помине. Только где-то в мозгу просыпаются воспоминания о том, куда именно попал руль, и что именно он разворотил внутри меня. С шеей так же все в порядке. Царапина за левым ухом, из которой мне выковыряли мелкий осколок стекла еще в больнице, и больше ничего.

Так и не спал всю ночь, размышляя, умер я или же нет.

И продолжаю думать сейчас — сон или смерть? Смерть или сон? Что это? Яркие галлюцинации или внезапно открывшая глаза реальность?!..

…А еще то странное чувство. Можно ли назвать это удовольствием? Можно ли его хоть как-то назвать? Ведь не удовольствие окутало меня — что-то гораздо большее. И, пожалуй, во много раз лучше. Такого не приходилось чувствовать никогда. До сих пор, при воспоминании о горячей волне бесконечного наслаждения, нахлынувшей и окутавшей, поглотившей и впившейся в каждый миллиметр моей израненной кожи, у меня начинают мелко дрожать пальцы. Трудно сознаться самому себе (да и кому бы то ни было еще), но мне кажется, что я только и делаю, что думаю об этом наслаждении. Ловлю себя на мысли о чудесном оргазме. Ловлю — и краснею, словно школьник, которого поймали за просмотром порнографического журнала. И стыдно, черт возьми, и хочется снова… И каждую секунду возвращаюсь к моменту, когда волна нахлынула…

Надо признать — да, я и вправду вновь хочу испытать чувства наслаждения смертью. Ведь именно так оно, наверное, и называется…

И стоял в ванной комнате, щупал свою грудь, пытался найти шрамы, трогал шею, которую должно было (обязательно!) срезать стеклом. Я чувствовал себя мертвым. Мое сознание раздваивалось. Ослепительное желание вернуться в никуда, на край невидимого моря, лечь под гигантскую волну, не покидало меня все время.

И когда я вернулся в спальню.

И когда лег в кровать.

И когда закрыл глаза и попытался уснуть.

А на следующий день понял — мертвый я. Мертвее некуда.

Убеждаюсь в этом, когда приезжаю на ремонтную базу, куда оттащили машину.

Сатир спел мне песню, и слова в ней поведали о смерти.

Автомобиль превратился в кучу бесполезного железа. Двери сорваны, крышка багажника смята в гармошку и болтается на одном единственном креплении. Бампер черт де знает где, от фар одни лишь воспоминания. Облепившая изогнутые оси обгорелая резина совсем не похожа на почти новенькие некогда колеса.

Внутри салон похож на декорацию из добротных фильмов ужасов. Крыша вогнута и порвана, острым углом обрыва вылезая через узкую щель, которая когда-то была лобовым окном. Все пространство впереди забито остатками сгоревших сидений. Часть бардачка, остатки кассет, радиомагнитофон, плюшевый слоник и еще всякая дребедень слиплись с сиденьями, из-за огня превратившись в однородную уродливую массу. Задние сиденья обуглились, во все стороны торчат черные пружины. Дно у автомобиля прогоревшее в нескольких местах.

Гляжу на все и понимаю, что выжить в этом аду я просто не мог. Не успел бы я выпрыгнуть. Даже в те секунды, пока машина летела с дороги на склон. Не хватило бы у меня времени, да и хорошей реакции в жизни никогда не было.

И в голове, зародившись тихим шепотом, возникает мысль — значит как есть, умер.

И опять ожил?

Почему? Не знаю.

Мне ли решать, для чего я вновь вернулся в мир живых людей? Будь моя воля, я бы остался в том раю навсегда… При мысли о пустоте и наслаждении у меня вновь дрожат пальцы. Даже секс с Маринкой час назад был каким-то пресным и бесцветным, по сравнению… я только и вспоминал о том, как в мое сознание ворвалась волна нечеловеческого удовольствия. То ведь было не телесное удовольствие, не нервы чувствовали, а что-то другое во мне. Может быть, сама душа? Или что-то еще?.. Разглядывая обгоревший автомобиль, я прихожу к мысли, что этот вопрос останется без ответа, как и множество других вопросов, возникших после моей смерти.

Автомобиль восстановлению не подлежит, я и сам вижу. Техники на базе удивляются, как это я умудрился так изуродовать машину. Судя по всему, слетев с трассы около самого моста, автомобиль перевернулся в воздухе и, упав на крышу, съехал со склона, врезавшись в ствол дикой абрикосы. И от этого, вероятно, загорелся.

Меня хлопают по спине, мне говорят, что я в рубашке родился. Я вижу вокруг улыбающиеся лица незнакомых мне людей. Каждый из них старается не упустить возможность ухватить из воздуха свой кусочек радости, своего наслаждения. Пусть он продлиться всего мгновение, пусть радость их улетучиться, стоит мне уйти, но сейчас все они радуются искренне. Они видят меня, живого, и получают свою порцию удовольствия. Их радость заразна, я тоже начинаю тихо радоваться. Я соглашаюсь, что жив остался только чудом, что у меня хорошая реакция, что точно родился в рубашке. Я пожимаю всем руки и приветливо отвечаю на хлопки по плечу.