«Он (академик Вернадский. — А. К.) сформулировал наличие на Земле биохимической энергии живого вещества биосферы, — особый вид энергии. Природа ее химическая, встречается она только в животных и растительных организмах… То есть это обыкновенная форма энергии, но специфическая для нас — связанная с жизнью».

Согласимся с манерой высказывания автора, с его системой доказательств, — и попытаемся спроецировать его теорию на вопрос о происхождении белорусского этноса.

Прежде всего надо сказать, что даже с материалистической точки зрения проблема возникновения этносов является одной из самых таинственных (если не мистических). Летописи, самые первые письменные источники, доносят до нас названия тех или иных народов уже как данность: свей, англяне, ляхи, литва, русь и так далее. Но вот славяне, которые происходят от племени Иафета — этнос это или нет? Может, каждый язык и есть этнос? Да, в любом случае начинать надо с языка.

Существует много доказательств, что «народ славянский от племени Иафета» имел единый язык, понятно, с теми или иными диалектными особенностями. Но эти особенности, видно, первоначально не имели большого значения, и чех понимал серба, а лях дреговича и полочанина. «Повесть временных лет» недвусмысленно говорит, что славяне «прозвались именами своими от мест, на которых сели». Значит, один большой народ с единым языком расселился на огромной территории от Татр до Ильменя и от Двины до Понтийского моря, которое называлось Русским.

В первой части эссе мы уже говорили об общеевропейском языковом единстве, из которого выделились кельты, италики, германцы, иллирийцы, славяне и балты. Эти праэтносы существовали на протяжении долгого времени, но основным признаком их развития было последовательное раздробление, деление на новые этносы. Единое целое распадалось на свои составные. С шестого столетия нашей эры началась интенсивная инфильтрация, проникновение славян в южные и юго-восточные области балтского ареала. Это столетие в истории известно как время Великого переселения народов, биохимическая энергия которых (по Л. Гумилеву) достигла своей критической точки — и вынудила их к безостановочному движению. Цели многих перемещений племен и народов нам уже никогда не будут известны, но я хочу сказать, что к VI столетию большинство этнических групп Европы уже оформились в целостные единицы, в «народы». Эту мысль подтверждают и византийские источники VII–IX веков. Как мы знаем, многие этноязыковые изменения в центральной Беларуси произошли именно в связи с расселением дреговичей, которых византийские историки называли драгавитами (другавичами). Так вот, оформившись в самостоятельные племена на Балканах, драгавиты-дреговичи в VII–VIII веках двинулись в заприпятские земли. Надо сказать, что драгавиты-другавичи-дреговичи были зафиксированы и среди полабских славян, в связи с чем возникает вопрос: а когда они там появились? Если принять во внимание висло-одерскую теорию прародины славян (а именно она имеет больше всего сторонников среди ученых), то народ драгавитов сначала колонизировал Балканы, затем начал интенсивно действовать в северном и северо-западном направлениях (Ф. Климчук). Осмысливая этот факт, мы сталкиваемся с несколькими вопросами. Почему направление колонизации так резко изменилось с южного на северное? Вынужденный ли характер имела колонизация? Под воздействием каких внешних и внутренних сил она началась? Что осталось от драгавитов на Балканах? И где этому народу искать могилы своих пращуров?

Да, мы очень мало знаем о путях народов, — как и об их (народов) возникновении.

Надо заранее оговориться, что этнос — категория подвижная. Что я имею в виду? Во все периоды своего существования этнос всегда находится в развитии. Сначала этническая общность развивается в направлении выделения ее из еще большей общности — праэтноса. Затем эта общность стабилизируется в системе сложных соотношений с другими этносами, отсюда и переселения народов, и исходы из родных степей, пустынь и гор, и завоевания новых территорий, и просто физическое исчезновение, как в случае с пруссами или ятвягами. Следующий этап — это оформление этнической общности в нацию, когда национальное самосознание становится доминирующим для абсолютного большинства людей, из которых состоит эта общность. Но и тут у нас перед глазами естественный распад таких мощных этнических единиц, как древние греки и римляне. Однако нельзя сказать, что эти этносы-колоссы погибли, исчезли бесследно — на их почве возникло множество других этносов; так что в данном случае тоже можно говорить о выделении отдельного из целого.

Теперь славяне, славянская целостность, которая дала начало могучему русскому этносу, а вместе с ним и великой русской культуре.

Неординарный взгляд на развитие русского этноса высказал известный русский философ Иван Ильин, который был пожизненно изгнан из Советской России в 1922 году. В статье «Против России» (1948 г.) он писал: «Западная Европа нас не знает, во-первых, потому, что ей чужд русский язык. В IX веке славяне жили в самом центре Европы: от Киля до Магдебурга и Галле, за Эльбой, в «Богемском лесу», в Коринтии, Кроации и на Балканах. Германцы систематически завоевывали их, вырезали их верхние сословия и, «обезглавив» их таким образов, денационализировали, Европа сама вытеснила славянство на восток и на юг. А на юге их покорило, но не денационализировало турецкое иго…

Западная Европа не знает нас, во-вторых, потому, что ей чужда русская (православная) религиозность. Европой извечно владел Рим — сначала языческий, потом католический, который воспринял основные традиции первого. Но в русской истории была воспринята не римская, а греческая традиция. «Греческое вероисповедание, отдельное от всех остальных, дает нам особенный национальный характер» (Пушкин). Рим никогда не соответствовал нашему духу и нашему характеру. Его самоуверенная, властная и жестокая воля всегда отталкивала русскую совесть и русское сердце. А греческое вероисповедание мы, не искажая, восприняли настолько своеобразно, что о его «греческости» можно говорить только в условном, историческом смысле.

Европа нас не знает, в-третьих, потому, что ей чуждо славянско-русское созерцание мира, природы и человека. Западноевропейское человечество движется волей и разумом. Русский человек живет, прежде всего, сердцем и воображением и только потом — волей и разумом…

Из всего этого выросла глубокая разница между западной и восточнорусской культурой. У нас вся культура — другая, своя; и притом потому, что у нас другой, особенный духовный уклад. У нас совсем другие храмы, другое богослужение, другая доброта, другая храбрость, другой семейный уклад; у нас совсем другая литература, другая музыка, театр, живопись, танец; не такая наука, не такая медицина, не такой суд, не такое отношение к преступлению, не такое чувство ранга, не такое отношение к нашим героям, гениям и царям. И притом наша душа открыта для западной культуры: мы ее видим, изучаем, знаем и когда есть чему, то учимся у нее; мы овладеваем их языками и ценим искусство их лучших художников; у нас есть дар ощущения и перевоплощения.

У европейцев этого дара нет. Они понимают только то, что на них похоже, но даже и это искажая все по-своему. Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно, непривлекательно. Их мертвое сердце мертво и для нас. Они горделиво смотрят на нас сверху вниз и считают нашу культуру то ли ничтожной, то ли какой-то великой и загадочной несуразностью…»

Можно по-разному относиться к этим словам русского философа, однако нас в этих рассуждениях интересует прежде всего такое последовательное и целенаправленное разделение восточного и западного начал. Дело в том, что белорусский этнос, который только в XIX веке оформился в нацию (Л. Лыч), волей исторической судьбы всегда существовал на меже востока и запада, на меже леса и степи, на меже православия и католичества. Тем интереснее проследить развитие этого этноса и его возможный конец.