Меня охватила ненависть к журналисту, разместившему этот материал. В одном из приступов ярости пришла мысль: «Почему при подготовке журналистов не проводятся специальные эксперименты, имитирующие ситуации, когда публично порочат твое имя? В этом случае они, возможно, старались бы поставить себя на место другого человека и потрудились бы исследовать больше фактов, прежде чем втаптывать в грязь его имя».

Для журналиста это был всего-навсего очередной материал, а для меня — вся моя жизнь, все, что у меня есть, и все, чем я являюсь; хотя эта жизнь и была нездоровой, запутанной и полной досадных неожиданностей. Бывает, что течение жизни меняется всего за несколько минут. Как мне вернуться к своей прошлой деятельности? Если вернусь, то для других я уже буду не таким, как раньше! А сейчас рядом со мной находится только один человек, предложивший революционный проект, не дав при этом никаких гарантий — интеллектуальных, финансовых или социальных; к тому же он пригласил участвовать в этом проекте людей, которые никогда не прошли бы сквозь фильтр моего интеллекта, — пройдох, которых я лично никогда бы не выбрал для совместного решения какой бы то ни было задачи.

Много лет я прожил под защитой университета, и стоило только отказаться от прикрытия, которое обеспечивали мне почетные титулы, как я тотчас же превратился в простого смертного и начал получать удары судьбы. Мною владело возмущение. Однако, до того как я окончательно увяз в тяжелых раздумьях, мое сознание начало проясняться, и я вновь стал проникать в суть явлений.

Заметив быстрый взгляд учителя, я понял, что «запятая», которую он мне продал, остается в силе, хотя плата за то, чтобы быть его последователем, оказалась далеко не малой. Стало ясно, что печальные мысли, порожденные газетным материалом, несли с собой нечто весьма полезное. Живые чувствуют крушение надежд, мертвые — вряд ли. Я был жив.

Я едва не разбился в лепешку, упав с крыши. Мне следовало радоваться жизни, поскольку конфликты в моем подсознании были хотя и болезненными, но отнюдь не мертвыми. Мне хотелось стать простым смертным, жить тихой, спокойной жизнью, сбросить с себя оковы паранойи социального имиджа, но я был тяжелым человеком, непреклонным, одолеваемым мучительной тревогой.

Теперь я понимаю, почему характер отца одного из преподавателей не изменился после пребывания в течение шести месяцев в руках похитителей. Ему было семьдесят лет, он отличался высокомерием, агрессивностью и склонностью к умалению достоинства других людей. Когда его освободили, все решили, что он станет покорным и добрым альтруистом, но после освобождения старик стал еще нетерпимее.

Мой авторитаризм всегда скрывался под маской интеллектуальности. Я остался цел и невредим даже после ураганного ветра, принесшего мне идею самоубийства. Озабоченный, я чувствовал, что эта история с торговлей мечтами никак не изменит такого эгоцентрика, как я. Не страдания нас меняют, как мы думали сотни лет, а осознание этих страданий, которое приносит нам пользу на протяжении жизни. Стало понятно, что если я не увижу их пользу, то останусь мучеником, — гигантом в культуре и ребенком в эмоциональном плане.

Рассуждая подобным образом, я ощутил рядом с собой присутствие учителя. Он, казалось, чувствовал, какой ураган мыслей бушует в моей голове. Его лицо выражало беспокойство. Создавалось впечатление, что ему дано видеть невидимое. Пытаясь унять этот ураган, он заговорил:

— Не бойтесь внешней диффамации. Бойтесь собственных размышлений, ибо только они способны проникнуть в вашу сущность и разрушить ее.

Я задумался, а он продолжал:

— Кто-то может, не спросив вашего разрешения, нанести вам поверхностную рану, но ему никогда не удастся вторгнуться в ваше сознание без вашего позволения. Вторжение непозволительно. Мы те, кем являемся, — сказал учитель и тотчас же ошарашил меня, продолжив: — Цена торговли грезами высока, но вы отнюдь не обязаны платить ее. Вы вольны уйти.

Я оказался на распутье. У меня появилась возможность изменить все и идти куда угодно. Уйти? Я всегда был боязлив, но настойчив, и боролся за то, чего хотел. В этот момент мое сознание было до отказа забито вопросами, над которыми я никогда не задумывался, и я начал вспоминать собственное социологическое исследование на примере взаимоотношений Иисуса и его учеников, оказавших большое влияние на западное общество. Стало возникать понимание духовных и социальных феноменов, о которых я раньше никогда не задумывался.

А теперь я начал размышлять о непостижимой силе слов и жестов Иисуса, убеждавших молодых иудеев в расцвете сил, безумно жаждущих приключений, имеющих свое дело, свои семьи, бросить все и идти за ним. Какое безрассудство! Они пошли вслепую за человеком, очевидно не обладающим политической властью, ничего не зная о его личности. Они покинули семьи, друзей, дома и последовали за ним, не зная, куда их поведут. Он не давал им ни денег, ни удобств, не обещал и царствия земного. Какое рискованное предприятие! Какие проблемы! Какие обиды! Какие потрясения им пришлось перенести!

Они потеряли все, в конечном счете потеряли и человека, научившего их любить, распятого на деревянном кресте. Умер он не как герой, умер безмолвно, перестал дышать с любовью к людям, ушел, прощая. После его смерти ученики могли отступиться от учителя, но ими овладела непостижимая сила. После хаоса они стали еще сильнее и разнесли по всему свету весть, которую услышали.

Они принесли на алтарь человечества горести, здоровье, свое время, иначе говоря, все, что имели сами. Они любили неизвестных им людей и шли ради них на смерть. Послания, переданные людям этими неотесанными, малокультурными учениками, легли в основу как европейских сообществ, так и многих других — в обеих Америках, в Африке и Азии. Появились основные принципы прав человека и социальных ценностей.