Тут ноги в крагах неспокойно задвигались, что-то с хрустом переломилось, упала штора, упал кто-то, за ней стоявший, — и весь нехитрый механизм обнажился, а карлик распался на трех мужчин, двое из которых — один в мундире, второй в смокинге и с лицом в саже — расхохотавшись, поднялись и предстали перед хозяйкой, целуя ей руки.

Третий — кому принадлежали ноги в крагах, запутался в шторе и продолжал безуспешно сражаться с нею под столом… Звонок тем временем раздался из прихожей.

— Браво, браво, это было прелестно! — смеялась Ванда, хлопая в ладоши, — а вот и утренние гости! — Это относилось к подтянутому господину лет сорока, появившемуся в дверях в сопровождении служанки, принявшей у него пальто.

— Еще один соревнователь, — молвил мрачно человек в саже. — Герр Гей, вы свое лютеранское рождество уже отгуляли, какого вам еще рожна?

— Первая заповедь дипломата, — гость с дружелюбной улыбкой развел руками, — чтить праздники страны пребывания!

— И отлично, Зигфрид, я рада вам! — отозвалась Лавинская. — Сейчас мы будем завтракать, а потом гадать — святки так святки!

Она протянула гостю руку для поцелуя — а молодой человек в клетчатом костюме, освободясь наконец от пут и сидя на полу, — смущенно улыбался и с мальчишеским восторгом глядел на ее смеющееся лицо…

Человек, так внезапно проснувшийся утром от конского ржания — теперь уже одетый в пальто и наглухо замотанный кашне, — высунулся из двери на лестничную площадку и прислушался.

Грязная, усыпанная мусором лестница была тиха и пуста.

Убедившись в этом, человек достал из кармана ключи и один за другим быстро принялся запирать дверные замки. Покончив с третьим, он вытянул из-под косяка едва заметную нитку и чем-то липким приклеил ее второй конец к двери.

Затем человек в кашне осторожно спустился лестницею в колодец двор, поднял воротник — и, исчезнув за длинной поленницей, появился снова, направляясь к домовой арке.

Неторопливый белый конь и всадник с букетом роз возникли и скрылись в ее светлеющем проеме.

Воск со свечи в руке Лавинской каплями падал в бокал, расплываясь невнятным силуэтом. Гости с любопытством теснились у стола.

— Вам, Бобрин, предстоит награда, — сказала Лавинская. — Это Георгиевский крест!

— Несбыточно, — возразил граф, по снятии сажи с лица оказавшийся розовощеким, лысеющим толстяком. — Крест награда боевая, а войны, слава богу, кажется, пока… Как наш германский друг считает?

— Совершенно аналогично, — отвечал Зигфрид Гей. — После исторического свидания наших императоров на «Бисмарке» война — абсолютный нонсенс.

— Тогда — звездочка на ваши погоны!

— Согласен, если в чине ротмистра я понравлюсь вам еще больше, — заявил гусар.

Лавинская со смехом смяла воск.

— Нет, граф, вы видели наглеца? С чего вы взяли, что мне нравитесь? Вы шумны, невоспитанны, у вас нахальные глаза, преступные уши… Петрик, верно у него уши преступника?

Молодой человек в клетчатом, стоящий с кофейной мельницей в руках за спинами остальных, выступил из полумрака.

— Новейшие исследования, Ванда, отрицают связь формы ушей с преступными наклонностями, — сказал он, и граф с гусаром обернулись, удивленно вспомнив его присутствие.

— Неужто? — молвил граф. — А как новейшие исследования трактуют мою лысину?

— Видите ли, граф, — отвечал Чухонцев, — я вообще нахожу в теории Ламброзо много изъянов, хотя и не отрицаю…

— Очень интересно, — сказал граф. — А пистолет вы с собой носите? — спросил он неожиданно.

— Господа, господа, полно, — проговорила Лавинская и дружески улыбнулась Чухонцеву. — Петрик, я гадаю вам!

Воск снова расплылся в бокале, тонкие пальцы извлекли застывший сгусток.

— Какая прелесть, — сказала Лавинская, разглядывая его на свет. — Петрик, это несомненно дама… хорошенькая! Видите — вот носик, шейка, дивные густые волосы. Вам предстоит исполнение сокровенных желаний… вы ведь, конечно, имеете предмет, признавайтесь? — Тут Лавинская вдруг увидела лицо Чухонцева и смолкла. — Боже, он краснеет!..

Она расхохоталась, бросила воск и всплеснула руками: — Простите меня, Петрик, милый, ну какой же вы детектив, если краснеете, как девушка? Не сердитесь, родной, и домелите лучше кофе… Что вам нагадать, граф?

— Себя, — сказал граф твердо.

Спины гусара и графа вновь заслонили от Чухонцева хозяйку, но он продолжал с обидой и упреком глядеть туда, где только что смеялось ее лицо, и кофейные зерна громче, пожалуй, чем прежде, захрустели в мельнице.

Там снова капала свеча в бокал, склонялись пепельные волосы и слышались голоса:

— О!.. тогда я нагадаю вам беду.

— Вы не беда, вы стихийное бедствие, и оно давно бушует в наших сердцах.

— Вы рискуете: а вдруг я отвечу кому-нибудь из вас? Артистки неверны, изменчивы, сбегу с новым поклонником…