Збруев разграфил лист в своем блокноте.

— День приезда, день отьезда — один день… Значит, остается тринадцать… Тринадцать на шесть делится?

— Смотря чего делить, — отозвался проводник.

— Не делится, — сказал Збруев. — Два получается, будем считать с хвостиком… — он записал что-то на листке. — По два с хвостиком дня на… остановку. Маловато. Ну ничего! Теперь будем жить по системе.

Збруев открыл блокнот и нацелился в него авторучкой.

— Значит, следующая у нас — Терентьева!

«Подруга! Больше пряжи!» — начертано было на плакате, где девушка в модненьком комбинезоне протягивает к прохожим руки. Збруев оглядел плакат — и двинулся дальше, раздвигая могучим плечом вокзальную толпу.

— Дорогие девушки! — объявляло меж тем вокзальное радио. — Мы рады вашему приезду. В нашем городе требуются прядильщицы, мотальщицы, крутильщицы, тростильщицы, фасовщицы, браковщицы…

У входа в привокзальный скверик Збруев остановился и огляделся еще раз. Мимо Збруева спешили горожане, которые были преимущественно горожанками.

Из-за кустов в него целилась копьем гипсовая спортсменка.

Поискав глазами, Збруев нашел наконец в толпе, представителя сильного пола. Тот стоял, прислонясь к афишной тумбе, и ел мороженое.

— Пионер?.. — обратился к нему Збруев.

— Ну пионер, — согласился мальчишка.

— Родной край знаешь?

— А чего?

— Как тут у вас?.. население, снабжение?

— Население двадцать пять тысяч, — сказал мальчишка. А в магазин бабушка ходит.

— Старшим нужно помогать, — заметил Збруев. — Ну, а климат?

— Наш город расположен на Среднерусской возвышенности… — уверенно начал знаток родного края, но Збруев перебил:

— Ну а где тут женское общежитие номер тридцать один— знаешь?

Мальчишка весело лизнул мороженое.

— Так они все — женские!..

Девушки возвращались с работы.

— Терентьева, к тебе солдат! — услышал Збруев, хоронившийся в тени фикуса, голос вахтерши — и взволнованно выступил из засады.

Посреди вестибюля, остановленная окриком, стояла молоденькая миловидная девушка.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. А потом — так же молча — девушка побежала вверх по лестнице. Следом, оглядываясь на Збруева, понеслись ее подруги.

Збруев удивленно посмотрел на вахтершу, исчез в тени фикуса — и появился с чемоданом.

— Вернись, тебе говорят!.. — убеждали Надю подруги.

Надя, растерянная, сидела на кровати, под журнальным портретом Збруева.

— Ни за что!

— Ждет ведь!..

— А зачем он приехал?..

— А зачем писала?

Надя готова была расплакаться:

— Откуда я знаю, зачем писала… ничего не знаю… — Но тут раздался деликатный стук в дверь, и все смолкли, как по команде.

Надя метнулась к збруевскому портрету, сорвала его и сунула под подушку.

Сначала в дверях возник чемодан, а за ним — и сам Збруев.

— Збруев. Константин Яковлевич, — помолчав, представился он.

— Ольга… — тоже после паузы ответила одна из подруг.

— Збруев.

— Анастасия.

— 3бруев.

— Людмила Владимировна, — представилась самая старшая — и Збруев оказался перед Надей.

— Константин. Вы… меня не узнали?

— Узнала… Девочки! — пискнула Надя, заглянув за спину гостя.

Збруев оглянулся — в комнате уже никого не было.

— Вот… думаю… — сказал Збруев, — заеду, посмотрю, как живет девушка… Все-таки фотография не дает представления об образе жизни. Может… помощь, поддержка нужна?

— Н… нет…

— Или совет?..

— Нет…

— Ясно. — Збруев помолчал. — Очень меня ваши письма тронули. И листок… помните, вы прислали, засушенный… красивый такой…

— А! — уцепилась за это Надя. — Это с клена! — она отбежала к окну. — Вон парк культуры, видите?..

— Ага! Там? — Збруев встал рядышком.

— Да, природа у нас достопримечательная! — раздалось за их спинами, и неизвестно откуда взявшийся озабоченный немолодой человек представился:

— Евстигнеев, Семен Семеныч. Комендант-воспитатель.

— 3бруев.

— Очень приятно, — неискренне молвил воспитатель и повернулся к девушке: — Что же ты, Надя, гостя плохо принимаешь — в комнате, в тесноте?..