— Аллан, — задыхаясь, сказала Мари, — Аллан, дорогой, все кончено. Я не должна живой попасть в лапы этих дикарей. Убей меня!

— Хорошо, — ответил я, — я убью тебя. У меня есть пистолет. Одна пуля для тебя и одна для меня.

— Нет, нет! Ведь, может быть, ты после всего сможешь убежать… Я же женщина и не смею рисковать… Давай сейчас, я готова, — и она опустилась на колени, раскинув руки в стороны, чтобы принять объятия смерти, и смотрела на меня вверх своими милыми, полными страдания глазами…

— Нельзя убить того, кого любишь, а самому остаться жить, — ответил я хрипло. — Мы получим это вместе, — и я взвел оба курка пистолета.

Готтентот Ханс, проскочивший вместе с нами, увидел это и все понял.

— Это правильно, это самое лучшее! — сказал он и, отвернувшись, закрыл глаза рукой, чтобы не видеть нашей смерти.

— Подожди немного, Аллан, — воскликнула Мари, — нам еще хватит времени, когда упадет дверь. Возможно, Бог еще может нам помочь!

— Он может помочь, — ответил я с колебанием в голосе, — но я не могу рассчитывать на это. Уже ничто нас теперь не сможет спасти, если другие не придут освободить нас, но на это надеяться нечего.

Тут меня буквально пронзила мысль и я добавил с невеселым смехом:

— Я думаю, где мы окажемся через две-три минуты…

— О! Вместе, дорогой… Навсегда вместе в новом и прекрасном мире, ибо ты ведь любишь меня, не правда ли, так же, как я люблю тебя? Может быть, это даже лучше, чем жизнь здесь, где нам суждены огорчения и в конце концов даже разлука…

Я кивнул головой, ибо, хоть я и любил жизнь, но Мари любил больше и чувствовал, что нам уготован хороший конец после храброй драки.

Они теперь колотили в дверь, но, благодарение Богу, Марэ сделал ее основательно и она пока держалась. Однако, в конце концов дерево начало поддаваться и вот уже через щель в доске мрачно сверкнул ассегай, но Ханс молниеносно вонзил туда свой, именно тот, который я вытащил из бока чалого, и этот ассегай поразил кого-то, испустившего вопль. Черные руки высунулись из дыры и храбрый готтентот пронзил их копьем. Но появились другие, больше, чем он смог поразить, и вся дверная фрамуга начала заметно расшатываться от толчков снаружи.

— Теперь, Мари, будь готова, — с волнением сказал я, поднимая пистолет.

— О, Христос, прими меня! — слабеющим голосом ответила она.

— Это будет не очень больно, не правда ли, Аллан?… — Ты совершенно ничего не почувствуешь, — шепнул я. Холодный пот покрыл меня, когда я поднес дуло пистолета на расстояние дюйма от ее лба и начал осторожно нажимать спусковой крючок. Боже мой! Да, я действительно начал нажимать спусковой крючок мягко и уверенно, ибо не желал допустить ошибки…

И именно в этот момент, среди ужасного шума ревущего пламени, пронзительных воплей дикарей и криков и стонов раненых и умирающих, я вдруг услышал сладчайший звук, который когда бы то ни было достигал моих ушей: звук выстрелов, многих выстрелов, причем совсем близко.

— Великое небо! — воскликнул я. — Буры уже здесь, чтобы спасти нас. Мари, я буду держать дверь до тех пор, пока смогу. Если я упаду, пробирайся через окно, — ты сможешь это сделать со стоящего под ним шкафа, — потом падай на землю и беги туда, где стреляют. Ведь для тебя это шанс, хороший шанс спастись…

— А ты, ты, — простонала она. — Я лучше умру вместе с тобой.

— Делай то, что я приказываю, — свирепо прорычал я и бросился к шатающейся двери. Она падала от давления снаружи, она упала… и над ней показались два огромных дикаря, размахивая длинными копьями. Я поднял пистолет и пулей, предназначенной для Мари, уложил первого, а моя сразила второго. Оба свалились мертвыми там же, в дверном проеме.

Я поднял одно из копий и посмотрел назад. Мари карабкалась на шкаф, я с трудом мог рассмотреть ее сквозь сгущающийся дым. Ворвался еще один воин. Ханс и я приняли его на острия наших ассегаев, но его рывок был таким сильным, что ассегаи проткнули его насквозь и, падая, он свалил нас обоих на пол.

Я вскочил на ноги немедленно, теперь беззащитный, ибо копье сломалось в теле кафра, и ожидал конца. Посмотрев еще раз назад, я увидел, что Мари не смогла, или не захотела выбраться через окно. Во всяком случае она стояла рядом со шкафом, опираясь на него правой рукой.

В отчаянии я ухватился за наконечник сломанного ассегая и вытащил из тела кафра, полагая, что он послужит мне для умерщвления Мари, и затем обернулся, чтобы совершить это. Но как раз, когда я обернулся, я услышал хорошо знакомый голос, кричавший: «Ты жива, Мари?» — и в проеме двери появился не дикарь, а Анри Марэ…

Я медленно отступил перед ним, ибо говорить уже не мог, а последним желанием было прижаться к Мари. Я приблизился к ней и обвил рукой, все еще сжимавшей окровавленный наконечник копья, ее шею. Затем, когда тьма уже полностью охватила меня, я услышал ее крик: