— Бог решит это, — ответила я и ушла, оставив его с отцом. А теперь, Аллан, расскажи мне обо всем, что произошло с тех пор, как мы расстались.

Тогда я рассказал ей все, включая совет фру Принслоо.

— Конечно, Аллан, ты был совершенно прав, — заметила она, когда я закончил рассказ, — но я не уверена, что фру Принслоо не права… Я боюсь кузена Эрнана, который крепко держит в руках моего отца, крепко-крепко… Однако, мы дали обещание и должны сдержать свое слово…

Я полагаю, что прошло около трех недель после описанных событий, когда мы начали наше переселение на юг. Утром ко мне подошел Перейра. Как раз тогда присутствовало много людей и он, взяв меня за руку, поблагодарил громким ясным голосом за спасение его жизни. С этого времени, провозгласил он, я дороже для него, чем брат, ибо разве не существуют теперь между нами истинно кровные узы? Я ответил, что не помышляю даже о существовании каких-то уз… И в самом деле, я не был уверен, что имел в виду Перейра. Я выполнил свой человеческий долг по отношению к нему, не меньше и не больше, и не считал нужным даже говорить об этом.

Однако, дело повернулось так, что Перейра решил одолжить у меня денег, или, вернее, товаров. Он объяснил, что из-за предрассудков грубых буров, оставшихся живыми в этом лагере, и особенно из-за скандальноязычной фру Принслоо, они с дядей пришли к заключению, что ему, Перейре, было бы умнее отправиться отсюда одному и как можно скорей. Поэтому он намеревается переселяться в одиночку.

Я ответил, что мне думается, он имеет уже горький опыт таких одиночных поездок по вельду, подчеркнув грустное завершение его последней экспедиции… Он ответил, что, в самом деле, он имеет такой опыт, но здесь все так резко настроены против него, что у него не остается другого выхода. Затем он добавил со своеобразной долей правды в словах:

— Всемогущий! Минхеер Квотермейн, не думаете ли вы, что мне приятно видеть, как вы целый день крутите любовь с девушкой, которая была моей невестой, и видеть, как любовь к вам летит из ее глаз? Да и, несомненно, что также и с ее губ…

— Вы могли бросить ту, кого назвали своей невестой, но которая никогда не была обручена ни с кем, кроме меня, могли бросить ее умирать от голода, минхеер!.. Почему же, в таком случае, вы сердитесь, что я подобрал то, что вы бросили и что фактически всегда было мое, а не ваше? Не принадлежи она мне, теперь у нас не было бы повода заводить ссору из-за этой девушки…

— Вы что, Бог, англичанин, что берете на себя смелость распоряжаться жизнью мужчин и женщин по своей воле? Это ОН спас нас, а не вы!

— Он, быть может, и спас вас, но сделал это при моей помощи. Я осуществил спасение этих бедных людей, которых бросили вы, и я выходил их, чтобы они вернулись к жизни.

— Я не бросал их, я просто ушел за помощью…

— Забрав с собой весь порох и единственную лошадь! Ладно, все это уже прошло и сделанного не изменишь… Теперь вы хотите одолжить товары у человека, которого вы ненавидите, чтобы с их помощью купить скот… Вы не горды, минхеер Перейра, когда до конца добиваетесь того, что вам нужно, куда бы этот конец не завел вас, — и я внимательно посмотрел ему в глаза.

Мой инстинкт предостерегал меня против этого лживого и вероломного человека, который, чувствовал я, в душе являлся интриганом, способным принести мне любое горе.

— Да, я не горд. И почему бы мне быть таким, имея в виду, что я готов отплатить вам вдвойне за все, что одолжу сейчас…

Я размышлял некоторое время. Конечно, наше путешествие в Наталь было бы приятнее, если бы он не ехал с нами, я уверен, что раньше, чем мы достигнем конца переселения, один из нас оставит свои мертвые кости на дороге… Короче говоря, я опасался, что тем или иным путем Перейра будет добиваться моей смерти, чтобы таким путем завладеть Мари. Мы находились в дикой стране, где не было и намека на законы, где сплошь и рядом могли совершаться беззаконные действия из-за отсутствия свидетелей и судей.

Так что я настроил свой мозг на то, чтобы согласиться с его желанием и мы начали заключать сделку. Результатом этого явилось то, что я одолжил ему столько из оставшихся у меня товаров, чтобы он мог купить у местных туземцев нужный ему скот. Этот скот, в общем, был невысокого качества, учитывая, что в таком нецивилизованном месте одного быка можно было выменять за несколько ниток бус, или же за дешевый нож. Далее, я продал ему несколько выезженных быков, ружье, немного патронов и некоторые другие необходимые вещи. На все это он дал мне расписку, написав ее в моей записной книжке. И надо сказать, я сделал еще больше: так как никто из буров не помог бы ему, я ассистировал Перейре в выборе скота, который он покупал, и даже согласился, когда он попросил меня, дать ему в услужение двоих зулусов из числа тех, которых я нанял.

Все эти приготовления отняли много времени. Если я правильно припоминаю, прошло еще двенадцать дней, пока Перейра, наконец, не отправился из лагеря Марэ, а к этому времени он был снова силен и вполне здоров.

Мы все собрались, чтобы посмотреть на его отправление, и Марэ прочитал молитву за безопасное путешествие своего племянника и за нашу счастливую с ним встречу в Натале, возле лагеря Ретифа, где должно было состояться наше свидание, если этот вожак буров еще находился в Натале. Никто больше к молитве не присоединился. Только фру Принслоо громко добавила собственную молитву о том, чтобы Перейра не возвращался и чтобы она — фру — никогда не видела его морду: ни в лагере Ретифа, ни в любом другом месте, если только доброму Богу будет угодно так устроить это дело…