— Тогда уж Александра Даниловича, — вздохнул Андрес. — Он церемониймейстер ассамблеи. Да вот идти искать его, как-то боязно.

— Экий вы смешной сударь, — рассмеялся Аким, — он ведь с виду грозен. На самом деле душа компании.

— А ты откуда знаешь? — удивился Ларсон, — Тебе вон и лет то немного.

— Так я ведь всю жизнь при дворе. А Александр Данилович в пору, когда жив был мой батюшка, частенько к нам захаживал. Он ведь почти крестный отец.

— Эко ты сморозил, — фыркнул Андрес, — крестный отец. Тебе сколько лет было, когда тебя крестили. Или ты хочешь убедить меня, что он крестил тебя, когда он мальцом был?

— Так я же не в прямом смысле слова.

— Не понял я конечно, да ладно. — Махнул рукой эстонец. — Ты еще скажи, что ты сыну Петра Алексеевича лучший друг…

— А вы откуда знаете? — удивился Аким.

— Так ведь вы почти ровесники. Так что там, на счет крестного твоего?

— Могу сбегать за ним. Позвать. Он мне не откажет.

— Не надо, — раздалось со стороны дверей, — не надо тревожить Александра Даниловича.

Золотари повернулись на голос. В дверях, стряхивая снег с епанчи, стоял Ельчанинов.

— Не надо тревожить, — повторил он, — я сам все расскажу.

Он скинул плащ, повесил его на гвоздик, вбитый в стену. Ларсон даже обомлел, увидев того в мундире Преображенского полка.

— Вот приписали к Преображенскому приказу, — проговорил Силантий Семенович. Бывший стрелецкий офицер прошел к столу и сел на лавку.

— Меня тоже Петр Алексеевич пригласил на ассамблею, — проговорил он, — Вот я и сходил к церемониймейстеру и разузнал, как себя вести и что надеть, чтобы не выглядеть белой вороной. А теперь слушай.

Увеселительные собрания Петр Алексеевич начал устраивать с января тысяча семисотого года, когда повелел приглашать на них знатных людей с женами и дочерьми. При этом одежда на них должна быть немецкая, французская или английская.

Устраивали их обычно в течение зимы в домах вельмож, при чем хозяева гостей не обязаны были не встречать, не провожать, не занимать и даже не быть дома. Гости собирались после шестнадцати ноль-ноль и веселились, за играми, танцами и разговорами, аж до двадцать двух. Вход на такое вот собрание предоставлялся всем дворянам, военным и гражданским чинам, знатным чинам и старшим мастеровым людям. По какой причине в этот список угодил Андрес Ларсон, эстонец понять не мог. Вполне возможно, что был иноземцем, а они на таких собраниях играли выдающуюся роль.

Отличительной чертой собраний была чрезвычайная простота общения с государем. Сам Петр давал пример доступности, и часто гневался, когда тот или иной боярин вставал с поклоном при его появлении. Тогда он подзывал Александра Даниловича, у которого всегда был наготове кубок, наполненный белым вином. И бедному нарушителю ничего не оставалось, как осушить его одним залпом. Андрес чуть было не угодил под такое вот наказание, но его вовремя одернул Ельчанинов.

— Не положено Андрей, — прошептал тот, стараясь, чтобы кроме золотаря его никто не расслышал.

Комната хоть и большая, но дышать почти не возможно из-за облаков табачного дыма, что висели под потолком. По освещенному свечами залу прогуливаются между рядов гостей и приветливо с ними разговаривающая дама, лет двадцати восьми.

— Анна Монс, — прошептал Силантий Степанович, увидев, как заинтересовано, смотрит на нее Ларсон, — дочь немецкого винодела. Любовница государя, — тут стрелец поднес палец ко рту и прошипел, — тсс. Я тебе ни чего такого не говорил. Вон смотри, видишь того мужика лет пятидесяти в куртке и полосатых панталонах — это корабельный мастер. Государь его из самой Голландии выписал.

Между тем под беспрерывные звуки духовой музыки толпа двигалась. Все женщины сидели вдоль стен, в ожидании кавалеров и начала танцев.

— Пошли в другую комнату, — предложил Ельчанинов. — Я до танцев не охотчь.

— А что там? — поинтересовался Андрес.

— Государь. Плюс большая часть иностранцев, что сидят и важно покуривают глиняные трубки, да опорожняют такие же кружки.

— Пошли.

Они вошли в комнату, где на столах стояли бутылки пива и вина, лежали кожаные мешки с табаком, стаканы с пуншем и шахматные доски. Причем шахматы тут, как убедился эстонец, были разного вида. Среди многообразия он узнал доски для русских шахмат, классических названые индийскими, а так же четверные шахматы с крепостями, что игрались на 192 клетках. За одним из столов Петр играл в классические шахматы. Его соперником был негоциант из Англии. Причем оба дымили трубками при очередном ходе.

Ларсон заинтересовался игрой. Картина вырисовывалась на доске довольно любопытная, в будущем ее назовут гамбитом Эванса. Эту систему Андрес несколько раз наблюдал, во время трансляций чемпионатов мира по шахматам. В этой партии белые близки к цели — создания сильного пешечного центра. Сейчас у государя был шанс осуществления плана, все зависело от того, как сыграет негоциант.

Андрес отвлекся от игры, и только тут заметил, что Ельчанинова рядом нет. Он оглядел зал и обнаружил того в компании датского шкипера. Оба сидели за столом, и пилит пиво. До эстонца донеслось: