Несносная педаль вырвалась снова — и он совсем было отчаялся, но все-таки ему удалось поймать ее перед кабачком «Эль релох», что на авениде Чинаутла, где он чуть не налетел на караван огромных грузовиков, которые катились медленно и тяжело, заставляя содрогаться соседние дома. Дон Непо слизнул холодный пот, выступивший под усами. Свет слепил его. Яркий свет фар. Сердце сжалось, когда он, изо всех сил нажав на педали, проскочил мимо огромных, как миры, колес, мимо ревущих от напряжения моторов. Он нажимал, нажимал на педали. Конечно, лучше всего как можно скорей убраться с этой автострады, по которой из Ла-Педреры возят на аэродром строительные материалы — там прокладывают новые взлетные дорожки.

И вдруг — вот еще чего недоставало — его ногу сковала судорога. Он с трудом спустил ноги с педалей на землю. Грузовики все шли и шли. Дон Непо забрался на тротуар перед домишками, которые дрожали с фундамента до крыши от тяжести проходивших мимо стальных мастодонтов. Судорога, сильнейшая судорога не отступала. Он выпустил руль и, положив велосипед на землю, обеими руками стал растирать ногу.

Из какого-то дома донесся звон будильника. Гасли огни уличных фонарей. Воцарялся день. В холодном белесом небе постепенно появлялись краски зари: они переливались от жемчужной к розоватой, к розово-желтой, апельсинно-золотистой, затем к нежно-дымчатой с лиловатым оттенком и, наконец, к сиреневой, которую властно вытеснила голубая.

В свои владения Непо. Рохас вступал уже при ярком дневном свете, отвечая на приветствия погонщиков, кричавших ему из корралей: [11] «Добрый день, сеньор Непо!» Едва вскочив с постели, они набрасывали веревки на рога быков; еще полусонные — крепили упряжь к повозкам; вконец проснувшиеся — под собачий лай и пение петухов отправлялись на погрузку в Северные каменоломни.

— Это петушок сеньоры Полы!.. — узнавал по голосу дон Непо. — А вот ему отвечает хрипун испанца! Никак не припомню, кто это мне рассказывал, что Пола и испанец спелись и теперь по утрам перекликаются… будто петухи. А этот… как безобразно он поет… точь-в-точь паровозный гудок… ага, а вот это петушок моего внука!.. Говорил я ему, что ничего хорошего в этом петухе нет… перья, правда, красивые, зато шпора растет уродливой — надо бы сменить его на другого, который годился бы для петушиного боя, либо изжарить на день Сан-Дамиана — все-таки день ангела внука…

Внук, по обыкновению, поджидал его у дома, если не уезжал в этот день за грузом. Парнишка — кожа да кости, хотя и славно сбит, — любил встречать деда, который, невзирая на свой преклонный возраст, все еще, словно юноша, каждый день с первыми лучами солнца катил на велосипеде. Старик тормозил или даже соскакивал на ходу, улыбаясь внуку, а тот спешил взять машину за рога — за горячие рукоятки руля. Затем мальчик ставил велосипед и приносил чашку черного кофе — крепкого и горячего; такой кофе нравился деду.

Сеньор Непо любил накрошить в кофе кусочки хлеба и потом вытаскивать их из чашки пальцами — и пальцы и усы напоследок блаженно обсасывал.

— Так ведь вкуснее… — приговаривал дон Непо. — Правда ведь, Дамиансито? А не то что у нас, в «Гранаде», где все, даже поварята, едят вилкой. Чудаки, не понимают, какого удовольствия они себя лишают… Только когда ешь руками, по-настоящему ощущаешь вкус пищи!

Пока дон Непо завтракал — пусть даже это были две-три лепешки, вкусные или невкусные, что попадалось под руку, — он размышлял, не следует ли ему еще раз поблагодарить бога за утренний кофе с лепешкой — и при этом без домашнего врага, то есть без женщины. Полный покой, никаких баталий с женой, а ведь битва с женой — худшее из сражений. В его доме, с тех пор как скончались жена и дочь, мать Дамиансито, ни одна юбка не появлялась. За завтраком дон Непо покоя языку не давал: поболтать на работе времени не хватало, да и не с кем там отвести душу.

— Собаки виляют хвостами от удовольствия, а мы, христиане, болтаем языком, да разве не похож иной язык на хвост дворняги?..

— А педаль все еще шалит? — прервал его внук.

— Ты кстати напомнил мне. Она так расшаталась, что лучше ее сменить.

— Мне нужно тут, неподалеку, перевезти известь — двенадцать арроб. [12] Как только вернусь, схожу в мастерскую.

— Если я буду спать, не забудь — правая педаль…

— Пусть проверят обе, а то дорога опасная: грузовик за грузовиком, и день и ночь. Податься некуда… А теперь ложись отдыхать. — И Дамиансито почтительно поклонился деду.

— Пожалуй, пойду сосну с божьей помощью.

— Разделся бы сначала. Сними одежду и обувь — иначе не отдохнешь. Одетыми спят только мертвецы да мертвецки пьяные…

На следующий день, возвращаясь с работы, дон Непо все проверял педали — они стали будто новые, спасибо Дамиансито. Он бросал руль и тормоза, велосипед набирал скорость — дон Непо как раз спускался по Центральному рынку и временами слегка притормаживал, очень довольный тем, что ему подчиняется эта таинственная шестерня передачи: она зубьями замедляла ход машины, словно хватала скорость зубами. Увлекшись, он слишком резко затормозил и, не удержавшись на сиденье, больно ударился грудью о руль.

Рассвет все не наступал. Возникало странное, тоскливое ощущение, будто ночи нет конца. Звезды не бледнели, а, казалось, сверкали еще ярче, небо становилось все выше и выше. Электрический свет словно не разгонял, а сгущал мрак.

Дон Непо проезжал через рынок, прокладывая себе путь меж торговцев, обгоняя осликов и мулов с кладью, медленно вышагивавших или спешивших рысцой. Подметальщики улиц поднимали облака пыли, которые сливались с облаками предутреннего тумана. И эту серую пелену прорывали грузовики с надписями «US Army» [13] . Каждый из них таил в себе смертельную опасность — катящаяся гора с грозно сверкающими, словно янтарные шаровые молнии, фарами чуть не столкнулась с крошечным велосипедиком, вооруженным всего-навсего тормозящей педалью и рулем; велосипед будто играл в кошки-мышки с опасными гигантами. Однако главной опасностью была судорога: мускулы голени внезапно стягивала такая резкая боль, что хоть бросай велосипед и соскакивай на ходу, а если не успел спрыгнуть на землю, падай навзничь. Уверенным дон Непо чувствовал себя лишь тогда, когда, возвращаясь домой, он выбирался на дорогу, ведущую к каменоломням, оставляя справа — среди равнин, кущ деревьев и сгрудившихся домишек — бетонную автостраду. По этой автостраде возили строительные материалы на аэродром; она шла параллельно железнодорожной линии, по которой мчались поезда, груженные нефтью и взрывчаткой.