– Ладно, слушай... В общем, это было в давние-давние времена. Английский король Ричард по прозвищу Львиное Сердце ушел в дальний поход и долго не возвращался. А без него бедняков угнетал Ноттингемский шериф... ну, это вроде областного начальника полиции... И многие люди стали скрываться в лесу...

За один раз поведать все известные ему истории о Робин Гуде Винька не смог. Пришел снова и снова. Потому что Кудрявая каждый раз спрашивала: “Придешь еще?” И он говорил: “Ладно уж...”

А в середине ноября такое совпадение!

– Кудрявая! В “Победе” новое кино идет, трофейное! “Приключения Робин Гуда”! Говорят, цветное! Хочешь?

Она опустила голову – тихая такая среди гвалта школьной перемены.

– Я не знаю... У нас, наверно, денег нет...

У Виньки была лишняя трешка: он копил деньги на трехцветный фонарик – их иногда продавали в “Электротоварах”. Он подумал пять секунд и героически решил:

– Ладно! Все равно пошли!

– Нет, я сперва у мамы спрошу.

– Ну, пойдем спросим...

Мама разрешила. И дала Кудрявой три рубля на билет. И Кудрявая тихо цвела от счастья: и по дороге в кино, и обратно.

– Мировая картина, да?! – поддерживал радость Винька. Разноцветный Робин Гуд все еще лихо махал мечом перед его взором.

– Ага... – с улыбкой выдохнула Кудрявая. – Все как ты рассказывал. Только у тебя еще лучше...

– Ненормальная, – искренне обиделся Винька за расчудесный фильм.

– Нет, правда... – Она вдруг быстро заковыляла вперед, хитровато оглянулась на Виньку.

– Ты куда? – Дело было рядом с лестницей, а Кудрявая вдруг – мимо.

– Там подальше другой спуск есть!

Вот это был спуск!.. Погода стояла уже зимняя, и на крутом склоне оврага ребята накатали ледяную полосу – фанерками, сумками, штанами. Сверху донизу. Кудрявая еще раз оглянулась на Виньку и бесстрашно ухнула вниз (только длинные меховые уши взметнулись).

Виньке что делать-то? Зажмурился – и следом... Мамочка! Завертело, понесло на животе, на спине...

Внизу Винька встал, отряхнулся, подобрал приехавшую следом шапку.

– Ну, К-кудрявая...

Она тихонько смеялась рядом.

И Винька подумал: как хорошо, что они сейчас придут к ней домой и сядут у печки и будут снова разговаривать про Робин Гуда, и бабушка или мама дадут им по кружке горячего сладкого чая, и...

Суровая жизнь едва не разбила Винькины мечты. Она эта жизнь, придвинулась вплотную в лице пяти незнакомых мальчишек. Мальчишки были, как потом Винька узнал, с Зеленой Площадки, что находилась неподалеку. Самый высокий, в кожаном шлеме летчика, сказал без малейшего дружелюбия:

– Чё тут посторонние делают, которые не с нашей улицы?

– Эдька, не лезь, – испуганно попросила Кудрявая. – Он ко мне идет, а не к тебе...

– А ты, Я га, не пикай. Пускай идет, если охота, по лестнице. А мы эту катушку своими ж... не для чужих намыливали.

Мысли у Виньки прыгали. О том, что и здесь, оказывается, Кудрявую зовут Ягой; что бежать нельзя – позор хуже смерти; что без драки дело не кончится и надежды никакой...

Он все же попытался воззвать к здравому рассудку здешних жителей:

– У ваших ж... убавилось, что ли, если один посторонний человек один раз здесь скатился?

Скуластый пацан в ватнике до колен и клочкастой шапке деловито сообщил:

– У наших не убавится, а ты по своей щас поимеешь... – И нацелился разлапистым валенком дать чужаку пенделя.

– Пятеро на одного, – уныло сказал Винька.

Длинный Эдька засмеялся:

– Чё пятеро-то! Выбирай кого хочешь!

Да, Винька знал: скопом не полезут. Не было во времена Винькиного детства такого подлого обычая, чтобы все на одного. По крайней мере, среди ребячьего народа – не было. Но Винька понимал: отмахаешься от одного, тут же выставят другого, третьего... Да и как отмахаешься, если руки ослабли и внутри от страха – будто безвоздушное пространство?

Но счастливая судьба в тот день помогала Виньке! На помощь примчались Шурилёхи. Как люди Робин Гуда! Они друг на друге съехали сверху и мигом разобрались в обстановке.

– Ширяйчик, а ну, кончай! Это же Греев из нашего класса! Он Ягу всегда провожает! Чего такого!

– Чего ему от Яги надо-то... – пробурчал Эдька. Уже без агрессивности.

– Закорешились, вот и ходит с ней, – сказал один Шурилех (кажется, Шурка). Дело, мол, обыкновенное.

Тот, что в телогрейке и в большущих валенках (маленький, а настырный), непримиримо заявил: