В Мидлмарче жена не может долго пребывать в неведении о том, что в городе дурно относятся к ее мужу. Даже самые задушевные приятельницы не простирают свою дружбу до того, чтобы прямо объявить жене, что ее мужа уличили либо подозревают в неблаговидном поступке. Но когда женщина, не отягченная работой мысли, внезапно узнает о чем-нибудь, порочащем ее ближних, ей трудно сохранить молчание, ибо на нее воздействует множество соображений морального свойства. Одно из них — откровенность. Быть откровенным на языке Мидлмарча означает, воспользовавшись первой же возможностью, довести до сведения ваших знакомых, что вы отнюдь не высокого мнения об их способностях, манерах и положении в свете. Резвушка-откровенность всегда спешит поскорее высказать свое мнение. Далее следует любовь к истине, многозначная фраза, но в Мидлмарче она означает лишь одно: живейшее стремление не позволить жене быть незаслуженно высокого мнения о муже или обнаруживать чрезмерное довольство своей судьбой. Бедняжке тут же намекнут, что если бы она знала правду, то не радовалась бы так своей шляпке и деликатесам, подаваемым на званом ужине в ее доме. Самое могущественное из этих соображений — забота о нравственном усовершенствовании подруги или, как порою говорилось, о ее душе, спасению которой весьма способствовали мрачные намеки, каковые надлежало отпускать, меланхолично глядя на диван или кресло и всем своим видом давая понять, что вы умалчиваете о многом, дабы пощадить чувства слушательницы. Иными словами, милосердие не жалело усилий, стремясь удручить заблуждающуюся для ее же блага.

Среди простодушных жен, не ведающих о своих супружеских невзгодах, ни одна не возбуждала столь ревностного участия доброжелательниц, как Розамонда и ее тетушка Булстрод. В отличие от мужа, миссис Булстрод ни у кого не вызывала неприязни и сама за всю жизнь ни души не обидела. Мужчины считали ее красивой и привлекательной и одно из доказательств лицемерия ее супруга усматривали в том, что он женился на цветущей мисс Винси, а не на какой-нибудь чахлой, унылой особе, как приличествовало бы пренебрегающему земными радостями праведнику. Когда открылась тайна ее мужа, они говорили о миссис Булстрод: «Бедняжка! Она ведь сама честность… можете не сомневаться — уж она-то ничего дурного не подозревала о нем». Ее близкие приятельницы судачили о «бедненькой Гарриет», пытались вообразить себе, что она почувствует, когда ей станет все известно, и строили предположения о том, сколь много ей уже стало известно. К ней не испытывали враждебности, скорее, заботливо стремились определить, что ей подобает чувствовать и как поступать при сложившихся обстоятельствах, и при этом, разумеется, перебирали все свойства ее характера и события ее жизни, начиная с тех пор, когда она была Гарриет Винси, и кончая нынешним днем. А говоря о миссис Булстрод, неизбежно вспоминали Розамонду, чьи перспективы были столь же мрачны, как тетушкины. Розамонду строже осуждали, а жалели меньше, хотя, разумеется, и ее, происходившую из уважаемого в городе семейства Винси, считали жертвой опрометчивого брака. Винси не были лишены слабостей, но они их не скрывали — от них не приходилось ждать «неприятных сюрпризов». С миссис Булстрод не требовали ответа за прегрешения мужа. У нее были свои недостатки.

— Всегда любила наряжаться и пускать пыль в глаза, — говорила миссис Хекбат, угощая чаем избранный кружок приятельниц, — хотя и впала в набожность вслед за мужем. Очень уж гордилась, что принимает у себя священников и Бог-Знает-Кого из Риверстона и еще откуда-то.

— Ее нельзя за это осуждать, — сказала миссис Спрэг. — Из порядочных людей почти никто не желал иметь дело с Булстродом, а в одиночку сидеть за столом мало радости.

— Мистер Тизигер был расположен к ее мужу, — сказала миссис Хекбат. — Я думаю, он об этом сейчас сожалеет.

— Он был приветлив с ним, но недолюбливал его, это все знают, — сказала миссис Том Толлер. — Мистер Тизигер не одобряет крайностей. Он ценит искренность в вере. А Булстрод по нраву только таким священникам, как мистер Тайк, ханжам, распевающим псалмы по сектантским молитвенникам.

— Мистер Тайк, наверное, ужасно огорчен, — сказала миссис Хекбат. — Да и как ему не огорчаться. Говорят, если бы не Булстрод, ему не удавалось бы сводить концы с концами.

— А какой урон нанесен их учению, — проговорила миссис Спрэг, женщина в годах, со старомодными взглядами. — Теперь едва ли кто-нибудь в Мидлмарче рискнет похвастаться принадлежностью к методистам.

— Я полагаю, не стоит дурные поступки людей приписывать их верованиям, — вмешалась молчавшая до этих пор остролицая миссис Плимдейл.

— Ох, душечка, простите, мы совсем забыли, — сказала миссис Спрэг. Нам не следовало затрагивать при вас эту тему.

— Я вовсе не пристрастна, — краснея, возразила миссис Плимдейл. — Не спорю, мистер Плимдейл всегда был в добрых отношениях с мистером Булстродом, а с Гарриет Винси мы подружились еще до замужества. Но я всегда высказывала прямо свое мнение и возражала ей, если она заблуждалась, бедняжка. И все же, что касается религии, должна сказать, можно совершить и худшие преступления, чем Булстрод, не исповедуя никакой веры. Он, конечно, хватал через край, мне больше по душе умеренность. Но что правда — то правда. Не думаю, чтобы на скамье подсудимых сидели только набожные люди.

— Я одно могу сказать, — проговорила миссис Хекбат, ловко придавая разговору иное направление, — ей непременно нужно с ним разъехаться.

— Не думаю, — сказала миссис Спрэг. — Ведь она обещала делить с ним радость и горе.

— Так-то оно так, но не тогда же, когда оказывается; что твоему мужу место в тюрьме, — возразила миссис Хекбат. — Как можно жить с подобным человеком! Чего доброго, еще яду подсыплет.

— Да, это чуть ли не поощрение преступности, когда порядочные женщины сохраняют преданность подобным мужьям, — сказала миссис Том Толлер.

— А бедняжка Гарриет очень преданная жена, — сказала миссис Плимдейл. Своего мужа она считает лучшим из людей. Он и впрямь ей никогда ни в чем не отказывал.

— Ну что ж, посмотрим, как она поступит, — сказала миссис Хекбат. — От души надеюсь не встретить ее ненароком — до смерти боюсь проговориться о ее муже. Вы полагаете, она еще ни о чем не догадывается?

— Скорее всего, нет, — ответствовала миссис Том Толлер, — говорят, он заболел и с того четверга не выходит из дома. Зато она с дочерьми была вчера в церкви, все трое в новых итальянских шляпках. А у нее так даже с пером. Набожность, по моим наблюдениям, не мешает ей наряжаться.

— Она всегда одевается очень мило, — суховато возразила миссис Плимдейл. — А перышко, я слыхала, специально выкрасила в скромный, лиловатый цвет. Отдадим ей справедливость, Гарриет ведет себя достойно.

— И конечно, она недолго будет пребывать в неведении, — сказала миссис Хекбат. — Винси уже все знают, так как мистер Винси был тогда в ратуше. Ужасный удар для него. Ведь скандал коснулся не только его сестры, но и дочери.

— Да, в самом деле, — подхватила миссис Спрэг. — Мистер Лидгейт теперь едва ли будет важничать, как прежде. Уж слишком неприглядно выглядит эта тысяча фунтов, которую ему вручили перед смертью того человека. Просто мороз по коже дерет.