Шрифт:
Ночью было вот что. Лешу разбудила Даша, она сидела на его кровати и трясла его за плечо:
– Лешка, я боюсь…
Он открыл глаза. В окно светила бледная звезда. В комнате (большой и непривычной) стоял сумрак. Что-то потрескивало, шелестело, пошевеливалось по углам. Леше стало очень даже не по себе. Но от Дашиного страха он осмелел:
– Чего ты боишься, глупая?
– Кто-то возится… По-моему, в шкафу.
– Ну и пусть возится, если охота.
– А если вылезет…
– Я вот ему вылезу!
Чоки-чок, Двери на крючок. Кто из шкафа сунется — По башке щелчок!Сразу стало тихо. Спокойно. Не страшно. Даша повздыхала и забралась в свою постель. Только попросила:
– Ты не спи, пока я не усну, ладно?
– Ладно, – пообещал брат. И почти сразу уснул.
Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?
Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.
– Ладно, выходите…
Чоки-чок, Отворись, крючок…– Только вы не пугайтесь, пожалуйста, – попросили из-за двери.
Леша даже рассердился слегка:
– Вылезайте живо! Мы не нервные!
Но на всякий случай он нащупал под подушкой свою рогатку и шарик из высохшей глины.
Дверцы со скрипом (конечно же, с медленным таинственным скрипом!) растворились, и на свет выбралось… существо.
Представьте себе метровой высоты пузатый самовар с футбольным мячом вместо чайника. А еще представьте, что самовар этот и мяч обмазали клеем и вываляли в клочьях пыльной шерсти, пакли, паутины и всякого мусора, затем украсили мяч-голову большущими круглыми глазами. Зелеными, как бутылочное стекло. Угадывался у мяча и широкий рот, но не было даже намека на нос.
Подставки у мохнатого самовара не имелось, зато были тонкие черные ножки в облезлых, подвязанных веревочками калошах. Самоварных ручек-держалок и крана тоже не наблюдалось, но виднелись руки почти человечьи. Только мохнатые и с ладонями цвета старых картофелин…
Леша вдруг сообразил, что Даша тихонько визжит, а сам он сидит с рогаткой на изготовку.
– Руки вверх!
Существо послушно подняло руки с растопыренными пальцами.
– Не стреляйте, пожалуйста, я сдаюсь.
Зеленые глаза были испуганные и, кажется, печальные.
Леше стало неловко, и он опустил рогатку.
– Это я так просто… Дашка, не пищи!.. Кто вы такой?
– Видите ли… ых-пых… я… так сказать…
– Вы, наверно, инопланетянин?
– Ни в малейшей степени… Наоборот, я совершенно земное создание. Уроженец этого дома…
– А, понимаю! Вы домовой!
– М-м… если по должности, то, пожалуй, да… А если по происхождению, то не совсем… Вы позволите мне опустить руки?
– Да, конечно… Не обижайтесь.
– Видите ли, настоящие домовые – это порода домашних гномов. В свое время их предки из лесов перебрались в деревни и города и стали обитать рядом с людьми. А я… Мой папа был самовар, а мама – здешнее привидение. Они полюбили друг друга, и от их горячей любви родилось я…
– А где теперь ваши родители? – вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.
– Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…
– Очень приятно, – тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.
– Я очень рад, что вам приятно! – обрадовалось Ыхало. – А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.
– Вы приходите к нам почаще, – сказал Леша.
– Вы ужасно симпатичный, – сказала Даша.
– Благодарю вас… Только, простите, с меня иногда мусор сыплется, я давно не чистилось.
– Пустяки! – успокоила его Даша. – У нас новый замечательный пылесос. Фирмы «Филипс».
В это время за дверью раздался мамин голос:
– Эй, Лешки-Дашки, встать, как неваляшки! Я иду…
– Ай… – сказало Ыхало. Хотело забраться обратно в шкаф, но Даша воскликнула:
– Не бойтесь! Мама у нас хорошая!.. Садитесь вот в это кресло…
– Я стесняюсь…
Но деваться было некуда, потому что прикрывшиеся сами собой дверцы заело. Ыхало съежилось в старинном кресле, поджало ножки. Зажмурилось, потом приоткрыло один глаз.