3) Фармакодинамика, т. е. наука, занимающаяся изучением специфического действия лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, причём тут принимается во внимание не механическое, физическое или химическое действие лекарств, а исключительно только специфически-динамическое, т. е. являющееся в живом человеческом организме, вследствие присущей ему способности самостоятельно и своеобразно реагировать на известный лекарственный раздражитель под видом изменения нормальных функций различных органов без чувствительного или грубого нарушения органической целости тканей. Эта наука основана нашим великим и бессмертным Ганеманом и с тех пор тщательно культивируется его последователями. Она даёт нам, кроме важных объективных указаний в различных частях тела, ещё всю симптоматологию и субъективную сторону действия лекарств, и обнаруживает тонкое влияние их на нервную систему и психическое состояние организма, словом, ту характеристическую черту заболеваний, которая играет столь важную роль в патологических состояниях больного человека и обусловливает индивидуальность каждого заболевания. Эта важная сторона лекарственного действия совершенно недоступна исследованию в опытах над животными и утрачивается в токсикологии, потому что в бурных и быстротечных симптомах отравления не успевают обнаружиться тонкие характеристические черты лекарственного действия, которые проявляются лишь на зеркальной поверхности сравнительно спокойного и здорового самосознания.

В фармакодинамических наших экспериментах мы употребляем как большие, так и малые дозы, смотря по цели, какой хотим достигнуть. Однократные массивные дозы сильнодействующих веществ воспроизводят острые болезни; между тем малые, но многократно и долго повторяемые дозы тех же самых веществ или других, менее энергических, симулируют картины хронических болезней и, таким образом, мы получаем картинные галереи болезнетворных действий различных лекарственных веществ, в которых опытный глаз в состоянии отличить характерные черты и признаки большинства болезней, которым подвержен наш организм. Следовательно, в фармакодинамике величина лекарственных приёмов колеблется в весьма широких границах. С одной стороны, лекарственный приём увеличивается до тех пор, пока не наступят явления, слишком серьёзные или опасные для жизни или здоровья испытателя; с другой стороны, лекарственный приём уменьшается до тех пор, пока он в состоянии ещё производить какое-либо физиологическое действие. Всё зависит, с одной стороны, от свойства лекарственных веществ, а с другой стороны от восприимчивости испытателя, и если для одного нужны скрупулы и драхмы, то для другого достаточно грана или даже сотой части его, а для сильнодействующих средств даже и стотысячной части грана. Из таких широких экспериментов явствует, что уже нередко минимальные приёмы обнаруживают, хотя и слабое, но явное и несомненное действие на человеческий организм, которое затем постепенно усиливается и доходит, наконец, до существенных и резких патологических изменений, по мере повторения и скопления в организме этих малых доз или усиления лекарственных приёмов, и как клинический анализ болезненного случая нередко получает своё объяснение только по смерти при вскрытии тела в анатомическом театре, так и лекарственные испытания на здоровых людях нередко находят своё истолкование в случайных отравлениях и в опытах над животными. Таким образом, мы получаем бесконечную градацию болезнетворных или патогенетических симптомов, в обширном смысле слова, начиная от едва заметных субъективных и функциональных расстройств, и кончая вполне выраженными отравлениями со всеми их материальными и органическими изменениями. Поэтому между испытанием лекарств в малых дозах здоровыми экспериментаторам с одной стороны, и случайными или умышленными отравлениями посредством больших и смертельных доз с другой стороны, может существовать отчасти только количественная разница, и параллельное изучение действия больших и малых лекарственных доз обнаруживает тот несомненный факт, что лекарства как в малых, так и в больших дозах, способны действовать в различной степени на одни и те же клетки и ткани, анатомические части и физиологические группы органов, и что, следовательно, как в первом, так и во втором случае, между действием и противодействием, или между лекарственным влиянием и производимыми симптомами существует причинное взаимодействие, откуда вытекает важность и необходимость изучения токсикологии, потому что объективные явления, получаемые в токсикологии, служат нам подтверждением и комментарием к субъективным явлениям, получаемым в фармакодинамике, через что эти последние и получают свою физиологическую реальность. Но с другой стороны, между действием больших и малых доз может существовать не только одно количественное, но и качественное различие, в силу того, как я уже сказал, что тонкие характеристические черты лекарственного действия весьма часто не обнаруживаются от массивных доз, а требуют для своего проявления более низких лекарственных приёмов. Так, например. массивные дозы горной тыквы или колоквинта нередко вызывают лишь известные явления со стороны кишечника, боль, резь, схватки, понос и пр., между тем как меньшие приёмы могут не вызвать этих грубых физиологических симптомов со стороны кишечника, но обнаружить действие этого вещества на тройничный нерв, под видом жестокой лицевой невралгии. Отсюда, однако, ещё вовсе не следует, что малые дозы действовали сильнее больших — утверждение, которое нам неоднократно старались подтасовать наши противники — мы этого не говорим. Мы только говорим, что в испытаниях с массивными дозами нередко утрачиваются тончайшие характеристические и субъективные черты лекарственного действия, которые для своего проявления требуют более тонких приёмов или, другими словами, массивные дозы непременно действуют сильнее или интенсивнее, между тем как малые дозы при известных обстоятельствах могут действовать экстенсивнее, т. е. проявляться в таких отдалённых закоулках человеческого организма, куда не проникают массивные или отравляющие приёмы.

Неоднократно говорилось, что наша фармакодинамика не имеет научно-реального содержания, потому что заключающиеся в ней симптомы могут быть воображаемые, мнимые, случайные и находиться в зависимости от массы неуловимых влияний и т. д. Это неверно, или, лучше сказать, это суждение основано на софизме так называемого неполного исчисления (d'enobrement imparfait), который заключается в том, что вопрос рассматривается лишь поверхностно, не со всех сторон, и из исключительных единичных фактов выводится общее заключение. Совершенно верно, что гомеопатическая фармакология содержит в себе много воображаемых, мнимых и случайных симптомов, вовсе не принадлежащих соответствующему лекарственному веществу. Совершенно верно, что Ганеман, особенно в последний период своей жизни, вносил иногда в протоколы сомнительные симптомы, на что уже давно указано в нашем лагере. Так, например, профессор Вессельгефт, врач-гомеопат в Бостоне, подвергнувши контрольному испытанию патогенезы Carbo vegetabilis, относящиеся, между прочим, к последнему, менее научному периоду деятельности Ганемана, нашёл в них массу несущественного, неверного, недействительного. Верно и то, что были между нами и такие испытатели, как, например, Вольф в Берлине, который испытывал действиетуи таким образом, что назначал по одной крупинке тысячного деления разом нескольким испытателям и затем описывал под видом патогенетических и физиологических симптомов все изменения здоровья, наблюдавшиеся у этих лиц в течение нескольких месяцев и даже лет после приёма этой одной единственной крупинки туи в тысячном делении, вследствие чего и сливная оспа, случившаяся у одного из зтих испытателей через несколько месяцев от начала испытания, внесена им в патогенезтуи. К этой категории относится и зуд в носу от Lycopodium через несколько дней или недель после приёма крупинки 30-го деления. Я не буду нагромождать таких примеров, ибо, по всей вероятности, вам ещё придется их услышать от моих оппонентов; поэтому избавлю вас от печальной необходимости дважды выслушивать одни и те же неприятности. Скажу одно, что все эти эксцентричности, чтобы не сказать более, впервые указаны, осуждены и заклеймены нами же и потом подхвачены нашими противниками; всё это лишь одни исключения, вытравляемые из современной гомеопатической фармакологии и решительно не имеющие ни малейшего влияния на сущность её содержания и на будущность её развития. Не подлежит никакому сомнению, что научно обставленные и строго проведённые контрольные испытания австрийских, американских, английских и др. врачей блестящими образом подтвердили большую часть ганемановской фармакологии, и не подлежит никакому сомненио, что осмысленные испытания, проведённые параллельно над большими и малыми дозами, подвергнутые строгой экспериментальной критике на большом ряде испытателей со всеми предосторожностями научного опыта, при устранении психических влияний, под условием соответствия субъективных симптомов с объективными, и возникновения их не случайно у одного, а с известным постоянством у многих испытателей, доставляют нам в высшей степени ценные сведения относительно субъективного и объективного действия лекарств на человеческий организм, которыми мы и пользуемся с несомненым успехом у постели больного. И в этом отношении наша фармакодинамика, со всеми её исправимыми недостатками, доставляет нам более твёрдую и надёжную помощь у постели больного, чем фармакология господствующей школы со всеми её неисправимыми достоинствами, потому что они неприменимы и неприложимы к практическим требованиям врача-терапевта.

Наконец, есть ещё четвёртый источник сведений о действии лекарств на человеческий организм, это

4) Клинические наблюдения над влиянием лекарств на больной организм и над «побочным» действием слишком больших доз, назначаемых больным, материал для каковых наблюдений в достаточной мере доставляется нам нашими противниками. Нельзя отрицать, что и эмпирическое назначение лекарств, на основании пользы их в известных ранее наблюдавшихся аналогичных случаях, не должно быть вовсе отрицаемо при нынешнем ещё несовершенном состоянии фармакологиии. Есть такие лекарственные вещества, действие которых мы знаем почти исключительно из наблюдений над больными, например, Kali bromatum, Natrum salycilicum и др. Таким же путём добыты весьма полезные сведения о действии атропина на эпилептиков; также и большое число так называемых «характеристичных» лекарственных симптомов, имеющих значение в гомеопатии, например, действие арники при ушибах, действие Rhus или дулькамары при страданиях от простуды и т. д., почерпнуты нами ex usu in morbis, т. е. из наблюдений над больными. Поэтому случается, что и мы назначаем лекарственные вещества лишь на основании клинического и практического опыта, хотя бы даже соответствующие физиологические свойства их ещё не были достаточно изучены. Но, тем не менее, нужно сказать, что этот источник сведений о действии лекарств на человеческий организм, хотя и может играть известную роль в практической деятельности врача, но в чистой фармакологии должен занимать только второстепенное по значению место.

Таким образом, гомеопатическая фармакология основана на следующих составных науках: во 1-х, на токсикологии, во 2-х, на фармакологии, в 3-х, на фармакодинамике и в 4-х, отчасти на клинических наблюдениях у постели больного. Изучение фармакодинамики в связи с данными токсикологии и фармакологии открывает всю эволюцию или историю развития лекарственных болезней, начиная с едва заметных уклонений от нормального физиологического течения и кончая разрушением органической деятельности наиважнейших жизненных функций. Следовательно, наша фармакология обнимает очень широкое поле зрения и должна занять важное место в ряду биологических наук.

Теперь я должен сделать одну необходимую оговорку. Я начал с указания недостатков ганемановской фармакологии. Было бы несправедливо и непростительно с моей стороны оставить вас под впечатлением, будто бы ганемановский труд ничего, кроме недостатков, не содержит. Я слишком далёк от этой мысли. Наоборот, чем более углубляешься в дух ганемановского учения, чем более изучаешь гомеопатическую фармакологию, тем более убеждаешься, что эти недостатки бледны, слабы и ничтожны сравнительно с его великими заслугами перед наукой и, по мере развития и усовершенствования науки и её методов исследования, эти недостатки сглаживаются и устраняются, а великие его достоинства и заслуги выступают всё определённее и рельефнее, и бессмертное имя Ганемана всё ярче и ярче выступает в летописях истории медицины.

Из этих заслуг первая и самая главная — это проведение и осуществление плодотворнейшей по последствиям мысли, что истинные свойства лекарственных веществ должны быть открыты не на лягушке, а на человеке, и притом не на больном, а на здоровом человеке, потому что в больном организме трудно разграничить симптомы болезни от симптомов лекарств. И хотя незадолго перед этим знаменитый Галлер высказывал также мысль о необходимости такого исследования лекарств, а Штёрк, в числе немногих других, даже пробовал на себе действие нескольких лекарств, но ни один из врачей до Ганемана так глубоко не прочувствовал этой первейшей необходимости испытания лекарственных веществ на здоровом человеке как conditio sine qua non рациональной фармакологии и основанной на ней физиологической терапии, и ни один из врачей ни раньше, ни после не проводил этого на деле с такой пламенной энергией, с таким беспримерным самопожертвованием и в таких грандиозных размерах, как Ганеман. Затем, нужно удивляться его необычайному дару наблюдательности, его тонкой способности схватывать характерные и своеобразные черты лекарственного действия и особливо искусству, ещё никем не превзойдённому, различать в массе по-видимому малозначительных и несущественных симптомов зародыши весьма существенных и значительных патологических состояний. Словом, Ганеман есть отец экспериментальной фармакологии и как тонкий знаток лекарственных орудий не имеет себе равных в истории медицины.

Но этого мало. Он не только создал фармакологию на твёрдом и незыблемом основании опыта, т. е., возвёл её на степень науки, но ещё, кроме того, дал закон, посредством которого мы можем пользоваться этой наукой, указав, что физиологические свойства лекарственных веществ должны служить для врача истинным, безошибочным и неизменным руководством для терапевтического употребления этих лекарственных веществ, а именно в том смысле, что лекарственные вещества должны излечивать такие болезненные состояния, которые представляют наибольшее сходство с собственным физиологическим действием. И так как на основании этого индуктивного закона терапевтическая сфера лекарств всецело совпадает с их физиологической сферой действия, то с изучением физиологического действия лекарств, вместе с тем, открываются границы и содержание их терапевтического действия; физиологическая специфичность является, вместе с тем, и терапевтической и, таким образом, «similia similibus curantur» служит руководящей нитью не только для практического назначения лекарственных веществ, но и для открывания новых терапевтических сокровищ. Затем, Ганеман пламенным словом в своих многочисленных сочинениях и живым делом в своей практической деятельности неустанно поучал необходимость назначения лекарств в простом виде, без примеси каких-либо других веществ, откуда только и можно почерпнуть истинное познание о чистом терапевтическом свойстве лекарственных веществ. В этом отношении Ганеман не только опередил свой век более чем на целое столетие, но и теперь ещё стоит, как гигант, целой головой выше толпы его современных карикатуристов. Поэтому Ганеман есть не только основатель экспериментальной фармакологии, но и отец научно-рациональной физиологической терапии.