Действие романа классика ингушской литературы Идриса Базоркина охватывает последнее десятилетие XIX — начало XX века. С большим знанием исторического материала рисует писатель тяжелую жизнь ингушей того времени, страдающих от безысходной нужды и произвола царских властей. На примере судеб героев своего романа он раскрывает во всей полноте историю Ингушетии.
С большим мастерством описаны особенности жизни и быта ингушей, что придает роману своеобразный национальный колорит.
«Книга эта — не энциклопедия жизни ингушского народа за минувшее столетие. В ней пойдет речь о становлении личности, о борьбе характеров в условиях значительных исторических событий, о людях, создававших эту историю.
Что побудило меня написать этот роман? Долгие годы накапливался материал. Тысячи людей вставали на моем жизненном пути. Участником или свидетелем многих событий нашей эпохи — беспокойной, трудной и романтической — мне пришлось быть самому. Все это заставило меня думать, что я должен всем этим поделиться с современниками и теми читателями, которые будут узнавать нас уже издалека».
…А народа жизнь бессмертна, Что бы ни было бы с ним.
Глава первая
Мечта
Заходящее солнце добела высветило скалы Цей-Лома [1] , которые стеной окружают крохотные терраски пахотной земли. Посреди этих земель возвышается каменная глыба. Сотни, а может быть, и тысячи лет тому назад оторвалась она от горы и застыла здесь, на полпути к пропасти, подмяв под себя целое горское поле. В старину о ней слагали песни. Но время оставило людям только предание о том, что эту скалу в гневе обрушил на врагов своих великий нарт [2] Сеска-Солса. Так и зовется она — скала Сеска-Солсы.
1
Цей-Лом — святая гора (инг.).
2
Нарт — богатырь из кавказского народного эпоса.
На исходе был месяц кукушки [3] , и горцы готовились к полевым работам. Осенние ливни, зимние снежные оползни наносят камни на пашни и луга. Не убрав их, нельзя ни пахать, ни косить. И Доули уже третий день ходит по склону и перетаскивает булыжники на край поля, где за многие века из таких камней выросли целые курганы. Когда до кургана идти далеко, Доули укладывает камни на краю межи, выравнивая низкую сторону террасы. Третий день она на работе одна, потому что кончилось заготовленное с осени мясо, на исходе ячменная мука и муж ушел в синие скалы, к снежным вершинам, чтобы добыть тура или серну.
3
Месяц кукушки у ингушей приблизительно соответствовал апрелю.
Доули устала, камни исцарапали руки. Ноет спина, а впереди еще столько работы! Им предстоит в этом году удобрить свои участки. Три года Доули собирала навоз, и теперь надо было в корзинах перенести его и разбросать на пашне. Иначе земля уже не родит.
Все это было для нее обычным делом. Но сейчас Доули ждала ребенка. Порой работа валилась из рук. Она боялась поднимать с земли большие камни. Ведь уже двоих детей боги забрали к себе. Муж упрекнул за то, что нет наследника.
Пять лет тому назад, когда царь приказал прогнать ингушей из их плоскостных аулов назад, в горы, Доули вместе с другими пришла сюда в эти дедовские голые башни. Дом и все, что было у них, осталось в селении Ангушт [4] , окруженном зелеными садами. А здесь пришлось на себе поднимать на поля не только навоз, но и землю. За детьми некому было смотреть. В первый год едва собрали то, что посеяли. Зима в башне, как в каменном мешке, потом — голод… Дети ослабели. И когда весной им пришлось в лесу добывать себе пропитание, есть разные травы, они зачахли и умерли один за другим.
4
Ангушт — ингушский аул.
С тех пор у Доули не было детей. Муж, а он еще в детстве стал мусульманином, как-то принес ей от муллы наговоренную воду, купил ладанку, но ничего не помогло. Старухи объясняли это тем, что ее испортила «перемена жизни», и советовали обратиться к помощи местных богов. Доули послушалась. Тайком ходила она в аул Кек, где перед храмом плодородия божеликой Тушоли стоял каменный столб — знак мужской силы. Она просовывала в оконце храма треугольную лепешку с изображением креста и зажигала в нише самодельную свечу, потом, упав на колени перед каменным изваянием, показывала ему обнаженную грудь и молила послать детей. И вот плод ее мольбы, ее надежда живет у нее под сердцем.
Доули отдохнула у родничка, что выбивался из-под скалы Сеска-Солсы, послушала, как шевелится малыш, и успокоенная пошла домой. Тропинка к селу вилась высоко по горе, склон которой иногда обрывался отвесной стеной. Внизу металась зажатая валунами река. Доули остановилась передохнуть. Последнее время эти подъемы давались ей нелегко. Она осмотрела нижнюю тропу, насколько позволяло извилистое ущелье, но мужа не было видно.
Солнце уже погасло на вершинах, когда она возвратилась в аул. В чьем-то дворе стучал топор, дети с криком загоняли скотину на базы, из окон и тунгулов [5] валил дым: хозяйки готовили ужин. На своей половине двора Докки — жена деверя — доила корову.
5
Тунгул — коротенькая труба (инг.).
— Не вернулся? — спросила Доули невестку о муже, имя которого ей, по обычаю, нельзя было произносить.
Докки, не оборачиваясь, молча покачала головой и продолжала доить, мысленно похваливая Дика села — бога всего хорошего, благодаря которому корова сегодня принесла много молока и стояла спокойно.
Доули тоже принялась за хозяйство, сварила ячменную затирку. На чуреки муку теперь уже не расходовали. Ее надо было растянуть до нового урожая.
Братья Турс и Гарак жили в одной башне, разделенной на две части. В этой башне когда-то прошло их детство. Потом они с отцом переехали в Ангушт и жили там вместе, пока не умер отец. Но и после того, как они женились и каждый из них повел свое хозяйство самостоятельно, они чувствовали себя единой семьей. А когда снова пришлось вернуться в эти скалы, под один отчий кров, семьи братьев еще больше сблизились. Жены попались хорошие, жили мирно. Делились последним куском.