Сталин свернул даже осторожные эксперименты с ограниченной «народной демократией» в Восточной Европе. Может быть, на этот раз происки американцев не позволили Сталину ввести демократию по западному образцу? Но тогда почему «происки коммунистов» не заставили американцев отменить многопартийность?

А потому, что многопартийность, работоспособный парламент и смена президентов на выборах — это система, которая удачно обеспечивает интересы западной элиты. Сталин опирался на совсем иную правящую элиту (уже победив все фракции и уклоны) и конституцию воспринимал как внешнеполитический фасад.

Так зачем Сталину понадобилось в это время менять Конституцию?

Сталин вообще был мастером рисовать фасады для западной элиты. Это было важно в условиях наметившегося сближения с Францией. Например, на встрече 28 июня 1935 г. с французским писателем Р. Ролланом, большим другом советского народа, Сталину пришлось давать объяснения по поводу репрессий, начавшихся после гибели Кирова, в том числе — по поводу ужесточения наказаний для малолетних, что могло использоваться для шантажа против Зиновьева, имевшего детей этого возраста. Сталин рассказал Роллану, что «этот декрет имеет чисто педагогическое значение. Мы хотели устрашить им не столько хулиганствующих детей, сколько организаторов хулиганства среди детей» [437] . Странная логика. Почему «организаторы хулиганства» должны так бояться, что детей–хулиганов расстреляют? Стороны явно изъясняются эзоповым языком. Роллан дал понять, что западные друзья СССР не смогут оправдывать репрессии против детей «врагов народа», а Сталин — что не намерен расстреливать детей, если «организаторы хулиганства» не будут толкать их на радикальные действия (месть за репрессированных родителей, например).

Р. Роллан–то был не так прост. Он участвовал в сложной политической игре, в которой западные деятели культуры пытались опереться на Сталина в борьбе против Гитлера [438] . Так что нужно было кивать Сталину в ответ на любые, даже откровенно несостоятельные объяснения вождя, и продолжать, ссылаясь на международную обстановку, рекомендовать «максимум мягкости к врагам» (выражение Сталина) [439] . Но в условиях сближения с Францией Сталин был заинтересован в улучшении имиджа СССР. Что могло работать на него лучше, чем принятие конституции, соответствующей западным стандартам парламентаризма.

Нужно было показать западным партнерам привычный для них фасад, безо всех этих советских штучек, которые были символами «мировой революции» в 1917— 192 3 гг. Советы действительно были принципиально новыми органами власти, но только тогда, когда были властью. А властью они не были уже с 1918—1919 гг., когда партийные и силовые структуры большевиков развернули чистки советов и затем полностью подчинили их большинство решениям партийных структур. В 1934—1935 гг. только очень наивный человек мог считать, что власть в СССР зависит от структуры избрания фасадных депутатов. Но в наше время усилиями Ю.Н. Жукова миф о «сталинской Конституции» получил второе рождение.

Ю.Н. Жуков спутал цели Сталина с его тактическими шагами. Вся теория Ю.Н. Жукова строится на совпадении во времени ряда событий: конституционная реформа, изменение во внешней политике, в идеологии Коминтерна, нарастание репрессий. Где причины, а где следствия?

Здесь устряловский миф вновь смыкается с троцкистским. Представители обоих течений уверены — Сталин оборотился из коммуниста в державника. Если очистить эти теории от несостоятельных «демократических» фасадов, то как раз и получится, что Сталин — борец против коммунизма за возрождение Российской империи.

Разногласия касаются только дат. Сталинистка Е.А. Прудникова считает, что Сталин служил «Великой Российской империи, которая после 1917 г. возродилась под именем Советского Союза…». [440] Ю.Н. Жуков называет более конкретную дату поворота от коммунистического курса к державному: между 23 декабря 1934 г., когда было опубликовано сообщение об отсутствии оснований для привлечения Зиновьева и Каменева к уголовной ответственности, и сообщением 16 января 1935 г. об их причастности к убийству Кирова — родился «сталинизм», понимаемый как «решительный отказ от ориентации на мировую революцию, провозглашение приоритетной защиты национальных интересов СССР и требование закрепить все это в конституции страны. Словом — ничем не прикрытый этатизм» [441] . И здесь Ю.Н. Жуков не может без конституции. Конституция для Сталина — это, конечно, как устав для солдата…

Но если серьезно, то определенное изменение курса Сталина в декабре 1934 г. действительно произошло. Насколько оно было серьезным, принципиальным и долгосрочным? Родился ли в это время «сталинизм–этатизм»?

Упоминание «раскрутки» дела Зиновьева и Каменева ближе к делу. Хотя очевидно, что Сталин определил направление следствия в первые дни после убийства Кирова. Просто до января 1935 г. важно было не спугнуть «подозреваемых».

Важные политические решения Сталин принял в первые дни после убийства Кирова. Они касались двух тем — обвинения недобитых групп левой оппозиции в организации убийства Кирова (выше мы говорили о смысле этой операции) и переориентации линии Коминтерна (о чем мы подробнее поговорим ниже).

В остальном трактовка «сталинизма» Ю.Н. Жуковым — хороший пример правосталинистского, державного, мифа. Утверждается, что до 1935 г. в СССР не было политики этатизма (то есть укрепления государства?!). А вот после 1935 г., по версии неоустряловцев, напротив, Сталин стал заботиться исключительно о национальных интересах СССР, отказавшись от экспансии вдали от своих границ. А что тогда Советский Союз делал в Испании? Я уж не говорю о глобальной политике Сталина после Второй мировой войны, которая привела к созданию «социалистического лагеря» от Индокитая до Германии. Изменились формы международного коммунистического движения и внешней политики СССР, но Советский Союз и после 1935 г. оставался мотором мировых перемен, носителем глобального проекта, альтернативного капитализму и национальной замкнутости.