И вдруг беда: один прибор отдал друзьям, другой — испортил. Какая же паника меня пронзила! От паники — боль еще сильнее!

Конечно, я мог лечь и вызвать врача на дом, как делают другие. Но я знал — ни участковый врач и ни больница не избавят от страха и страданий. Начнутся хождения по мукам. А у меня отпуск на носу — поездка на байдарке по озеру Онега. Я не хочу лежать, болеть — хочу путешествовать, работать!

Вот какая штука произошла со мной. И знаете, я был ей даже рад. Она вмиг воскресила пласты воспоминаний, споры, встречи, долг перед множеством людей, которые ждут прибор.

Однако вы, уважаемый читатель, ошибетесь, если решите, что этот метод за те промелькнувшие пять лет был взят на вооружение официальной медициной (хотя бы для лечения остеохондроза), что его опробовали научно-исследовательские институты и что они могли нам ответить научно достоверно: плох он или хорош'? Не могли в ту пору желающие и купить приборчик в магазине — промышленность его не выпускала.

Конечно, предполагать, что метод Леднева и прибор могли избавить человечество от всех болезней, тоже детская наивность.

Возможно, кто-то из маститых медиков сказал бы и по резче: мол, сам этот прибор и метод — журналистский миф. Мы и такого возражения не боялись. Более того, мы как раз хотели гласности и рыцарской дискуссии для доведения начатого дела до конца. «Пожалуйста, пишите, спорьте, — призывали мы. — Об одном лишь просим: не применяйте в сражении высокомерия и запрещенных методов борьбы (к примеру, звонков через всесильную «вертушку») ради спасения чести белого халата. Пусть халат действительно будет незапятнанным!»

Но вот что настораживало еще тогда: большинство моих коллег и медицинских учреждений, которые успешно применяли этот метод, просили не называть их адреса, место работы и фамилии. Один врач из Питера, уезжая в Антарктиду, мне так и написал; «После двух лет работы с приборчиком «Эледиа» не мыслю поездки без него. Только, пожалуйста, мою фамилию не называйте, а то ведь — знаете нашу официальную медицину: возьмет и бухнет ни за что по голове дубиной». И после возвращения из Антарктиды он прислал отчет о вылеченных заболеваниях, но просьба та же — его не раскрывать! Что же питало такое опасение? Отсутствие бумаги с официальными печатями и грифами Минздрава СССР.

Я тоже испытал на себе силу бумаги с «красивыми» печатями, когда учился и окончил в Центральном институте рефлексотерапии курсы. Сначала все было демократично, открыто, интересно. Наш молодой преподаватель (тогда еще «неостепененный») — чуткий, вдумчивый Юрий Петрович Макаров делился с нами интересными новинками. Предложил и мне в конце нашего курса (хотя я к этому не рвался) познакомить молодых врачей — выпускников с методом Леднева и Усачева. Внимательно слушал сам, что я говорил, записывал… Но к самому концу курса Юрий Петрович, вот бедняга, все больше «вписывался» в служебные рамки, рекомендовал придерживаться инструкций, просил не очень распространяться в стенах его института о том, что он нам прежде говорил: «Шеф этого не любит», «Шеф это категорически не воспринимает», «То было между нами». А «шефом» тогда был известный физиолог Р. Дуринян. При выходе же из института нам выдали свидетельство, в котором говорилось, что мы имеем право лечить методами рефлексотерапии только по инструкциям, утвержденным Минздравом СССР.

А инструкции-то эти (у меня их сохранилась куча) устарели! Пока их писали, утверждали, размножали — время шло… и получалось: на курсах молодые умные преподаватели нас учат прогрессивным методам лечения, а инструкции запрещают использовать их!

Мне могут возразить: нельзя же допускать лечение не апробированными методами. Совершенно справедливо. Методы надо апробировать. И тщательно! Но именно апробировать, а не прикрываться апробацией.

У того же нашего талантливого преподавателя Макарова, к которому я заходил еще до поступления на курсы, в прекрасно оборудованном (его руками, по его идее) кабинете, где сочеталась психотерапия (с записями речи, музыки) с рефлексотерапией, были и все виды игл (китайские, японские), все виды полынных сигарет и молоточки, дорогие электропунктурные приборы разных типов («ЭЛАП», «ПЭП»), портативный «ЧЭНЗ» (тогда новинка!), прибор с лазерным лучом… И глядя на все эти щедроты, я невольно думал: «Сколько же потребуется помощников Юрию Петровичу и сколько лет, чтобы все эти приборы толком изучить и апробировать? Одному это не под силу». А Макаров был тогда один. К тому же, как позже я узнал, в каждом научно-исследовательском институте, во всех секторах, лабораториях, отделениях существует свой внутренний «железный» утвержденный план. А все, что изобретено на стороне, для них — лишняя работа. Но кто же хочет заниматься «лишней», от которой ни тепло, ни холодно? Никто! Вот от «лишней» каждый и отбрыкивается, как умеет.

Нет, нет, я повторяю, наш преподаватель Юрий Петрович Макаров честнейшим образом интересовался методом Леднева и Усачева, хотел помочь. Сердечную благодарность я сохранил и к заведующему лабораторией А. Василенко. Втроем мы ломали головы — как бы протолкнуть на апробацию метод Леднева?

Но вот, пока я учился на этих курсах и пока мы ломали головы (а я и пошел учиться — то на старости лет, в основном, чтобы найти пути к официальной апробации ледневского метода), произошло «недоразумение»: из патентного бюро в институт прислали на рецензию заявку И.А.. Леднева на лечение его методом псориаза. Заметим, что это заболевание до сих пор толком лечить не научились, им страдают миллионы, ау Ивана Андреевича был хороший результат! Казалось бы, что должен сделать научно-исследовательский институт, это же элементарно: набрать две группы (одна из них — контрольная, другая — опытная) и объективно проверить существо заявки. А что сделало руководство института? Не спустившись до уровня заведующего лабораторией и нашего преподавателя Макарова, оно состряпало рецензию, где говорилось, что лечение постоянным током устарело и что сегодня лечат более прогрессивным — импульсным.

Мог ли Иван Андреевич Леднев, серьезнейший ученый физик, вплотную работавший и с импульсным током, не возмутиться этой вопиющей отпиской? Он написал что думал, резко, не лицеприятно… И фамилию «Леднев» (как, впрочем, и других изобретателей, например, кандидата медицинских наук Ю. Мироненко) в стенах института стало невозможно произнести. Она вызывала «бурные эмоции».

Но с чего бы «бурные», когда сами виноваты?

Тогда же (а было это в восемьдесят третьем, еще во времена застоя) многие участники дискуссии придумали и выход, вроде способный разорвать порочный круг: в каждом научно-исследовательском институте должен быть отдел (лаборатория или сектор), освобожденный от внутренних планов. Его план — поиск ценного, изобретенного на стороне. Поиск, апробация, внедрение. И за внедрение — «эн-процентная» материальная награда!