Как только Виталий закончил разговор с Толстым и опустил телефон, раздался звонок.

Это звонила его мать.

— Да, мам! Да, я… в командировку уезжал… Ну, я выключал телефон, он там не берет… Ну, я приеду, объясню тебе сейчас все… Угу…

Ну, вот и начался день.

После того, как он поговорил с Толстым, с матерью, ему немного полегчало. Он собрался с силами, поднялся и начал одеваться. Через полчаса он уже был у матери.

Они сидели в тесной кухоньке за маленьким столиком друг напротив друга.

Виталий рассказал ей все, ничего не скрывая, не утаивая, не приукрашивая и не замалчивая. Так поступаем мы, сыновья, здоровые, сильные и гордые мужики, забываем о матерях, когда нам хорошо, тепло и благополучно. Бывает даже позвонить недосуг, хотя знаем, как они ждут этих редких звонков, сидя в тесных, давно не ремонтированных хрущевках, и как с гордостью показывают соседям фотографии своих успешных и не очень сыновей. А потом, когда груз проблем и переживаний становится слишком тяжел для наших широких, сильных мужских плеч, когда от неопытности или еще от чего мы заходим в тупик семейных или любовных отношений, приходим к ним, к нашим матерям и перекладываем этот груз накопившихся проблем на их плечи, спрашиваем их совета.

И они сидят вот так, как сидит сейчас мать Виталия, за маленьким столиком и, подложив ладошку под морщинистую щеку, с любовью смотрит на сыночка и слушает, как он изливает ей свои проблемы, и переживает за него, пытается найти выход.

— Ну вот и все, — сказал Виталий, закончив свой рассказ. — Что делать дальше… не знаю. Позвонила тогда — позвонит и еще. Она не сможет, я знаю это. Она действительно любит меня… И я не смогу не придти к ней, если позовет… Это выше меня… А она позовет…

Мать внимательно посмотрела в глаза сыну, она отлично его понимала и переживала за него, боялась самого страшного.

— А если этот придурок тебя грохнет где-нибудь? Он будет стоять до последнего, Виталик! Может пойти на все!

— Может, так оно и лучше будет, — задумчиво проговорил Виталий.

Он действительно сейчас так думал, совершенно забыв, что пред ним его мать.

— Ты что такое говоришь, сынок?!! — вскричала она, слышать такие слова от сына было больно, страшно и… обидно.

— Если тебе себя не жалко, то ты хоть нас с отцом пожалей! Ты что?! Если ты не можешь так, потому что она тебя любит, сделай что-нибудь, чтобы она разлюбила тебя. Покажи себя с плохой стороны.

Виталий задумался. Действительно, сознание того, что они оба любят друг друга и не могут быть вместе, угнетало очень сильно. Очень — это еще мягко говоря. Если бы он не испытывал к ней таких чувств… Но убить в себе это он не мог, а вот если… И тут он вдруг подумал, что, если бы она его не любила и не тянулась к нему, ему гораздо легче было бы пережить это все. Время, как известно, лечит все душевные раны.

— Это что же нужно сделать такое, чтобы тебя сразу разлюбили? — спросил он у матери.

— Это не проблема. Сложнее сделать, чтобы тебя полюбили, а чтобы разлюбить — это так просто. Сделай какую-нибудь гадость, а от любви до ненависти — один шаг.

— Какую?

— Думай, Виталий. Голова же у тебя есть на плечах, — говорила мать, глядя ему в глаза. — Так будет лучше для всех. А ты со временем забудешь ее.

Виталий задумался, мысль, высказанная матерью, вероятно, была правильна, нужно сделать гадость. Но какую?

И тут он вспомнил давний их разговор, еще тогда ранним летом. Они сидели в машине в прекрасном расположении духа и разговаривали, так, ни о чем.

Он поправлял выбившийся, непокорный локон на виске, а она вдруг спросила его:

— А что если вдруг Олег узнает о нас с тобой?

— Да не бойся, он тебя даже пальцем не тронет, — ответил он ей тогда, улыбаясь, — он вообще от тебя никуда не денется, даже если у тебя будет десяток таких, как я.

Услышав про десяток таких, как он, она рассмеялась и прижалась к нему.

«Где ж их взять целый десяток. Такой только один!»

— Да ну, прям! — сказала она, смеясь.

— Я тебе говорю! — с притворной серьезностью сказал ей тогда Виталий.

Он в шутку щелкнул ногтем большого пальца о верхний зуб и сказал:

— Зуб даю!

И они смеялись тогда легко и задорно, прижимаясь головами друг к другу.

— А если я тебе изменю, что ты будешь делать? — почти серьезно спросила Ирина.

— Я порву тебя как промокашку! — ответил он, прижав ее голову к своей груди и счастливо рассмеялся.

Он просто не допускал такой возможности. А она вдруг подняла на него уже не смеющиеся глаза и тихо, но совершенно серьезно сказала:

— Я тебе тоже никогда не прощу измены.