На хижины, сооруженные внизу, напало целое стадо. Это были не гиппопотамы, а шеропотамы, точнее потамошеры, [205] называемые обычно речными свиньями; они вывалились из густых зарослей и уничтожали все на своем пути.

Потамошеры, которых немцы именуют «Buschschwien», а англичане "bush pigs", встречаются в районе мыса Доброй Надежды, в Гвинее, Конго, Камеруне и производят там большие опустошения. Они меньше европейских кабанов, шерсть у них более шелковистая, а окраска — коричнево-оранжевая. На заостренных ушах пучки шерсти, черная грива вперемежку с белыми прядями бежит вдоль хребта, рыло удлиненное, кожа у самцов между носом и глазами приподнята костистой шишкой. Эти кабаны весьма опасны, а у напавших на вагди было еще большое численное превосходство.

Добрая сотня их в тот день устремилась на левый берег реки. Так что большинство хижин были уже перевернуты еще до прибытия Рагги со своим отрядом.

Сквозь листву крайних деревьев Джон Корт, Макс Губер, Кхами и Лланга могли наблюдать за битвой. Она была недолгой, но яростной. Воины проявили большое мужество. Отдавая предпочтение рогатинам и топорам перед луками и дротиками, они кидались на животных с таким же исступлением, какое проявляли нападавшие. Бой велся вплотную, тело к телу, удары наносились топором по голове, рогатины прокалывали кабаньи бока. После часа отчаянной борьбы животные бежали с поля сражения, окрасив своей кровью воды маленькой речки.

Макса Губера так и подмывало вмешаться в баталию. Принести карабины, разрядить их сверху на кабаньи туши, засыпав их градом пуль, к великому изумлению дикарей, было бы нетрудно и недолго. Но мудрый Джон Корт при поддержке проводника охладил кипение страстей охотника.

Нет, — сказал он, — прибережем наше тайное оружие для более важного случая. Когда располагаешь громом небесным, мой дорогой Макс…

— Вы правы, Джон. Громыхнуть следует в более подходящий момент. Ничего, наш гром еще грянет!

Этот день, а точнее, послеполуденное время пятнадцатого апреля вдруг внесло неожиданную сумятицу в такую спокойную жизнь вагди. Три недели ничто не предвещало потрясений, но и не было никакой возможности для пленных европейцев снова отыскать в Великом лесу дорогу к Убанги. Бдительно охраняемые, замкнутые в тесных пределах деревни, они не могли бежать. Конечно, у них была полная свобода — особенно у Джона Корта — для изучения нравов этих типов, находящихся между самым развитым антропоидом и человеком, они могли наблюдать и делать выводы, какие инстинкты вагди относились к животному миру, какая доля разума приближала их к человеческой расе. В этом заключалась главная ценность изысканий, которые способны были стать их реальным вкладом в дискуссии вокруг теории Дарвина. Но, чтобы осчастливить ученый мир, надо еще было добраться до Французского Конго и вернуться в Либревиль.

День стоял чудесный. Слепящее солнце обливало ярким светом и зноем верхушки древесных великанов, накрывавших деревню своей спасительной тенью. Хотя было уже три часа пополудни, жара не спадала.

Джон Корт и Макс Губер подружились с семейством Маи. Они часто виделись. Дня не проходило, чтобы эта семья не навестила их в домике или чтобы европейцы не нанесли ей визит. Настоящая светская жизнь! Не хватало только карт… Что касается малыша, то он почти не расставался с Ллангой и привязался к нему совсем пылом маленького искреннего сердца.

К сожалению, невозможно было пользоваться языком этих "первобытных людей", они ограничивались очень малым количеством слов, которых хватало лишь для немногих, самых примитивных мыслей. Джон Корт удерживал в памяти значение некоторых из них, но это не позволяло ему беседовать с обитателями Нгалы. Что удивляло его больше всего, так это различные туземные выражения в словаре вагди, он насчитал их с дюжину. Не свидетельствовало ли это об их связях с племенами Убанги? Или занесло к ним какого-то конголезца, что никогда больше не возвращался в Конго? Гипотеза вполне правдоподобная.

Еще одна странность: слово явно немецкого происхождения вдруг срывалось с уст Ло-Маи, правда, всегда настолько искаженное в произношении, что его с трудом можно было распознать.

Вот это обстоятельство представлялось Джону Корту совсем уж необъяснимым. Действительно, если можно еще допустить, что вагди встречались с туземцами, то как поверить, что и немцы из Камеруна знают о лесных полулюдях? В этом случае американец и француз потеряли бы пальму первенства, честь первого открытия принадлежала бы другим.

Но, хотя Джон Корт бегло говорил по-немецки, он ни разу не воспользовался знанием языка, потому что Ло-Маи были известны лишь два-три немецких слова.

Среди прочих выражений, позаимствованных у туземцев, чаще всего использовалось «Мсело-Тала-Тала», которое относилось к верховному вождю племени. Мы знаем, какое острое желание получить аудиенцию у монарха-невидимки испытывали двое друзей. Правда, всякий раз, когда они произносили имя Мсело-Тала-Тала, Ло-Маи опускал голову в знак глубокого почтения. Но, когда прогулки приводили к королевской хижине, и друзья выражали намерение туда проникнуть, Ло-Маи их удерживал, отталкивал в сторону и уводил прочь. Своими действиями он давал им понять, что никто не имеет права переступать порог священного жилища.