Цель убийства была достигнута: замок погрузился в траур и свадьба была отложена. Открытый гроб с телом графа стоял в замковой часовне; родня и челядь приходили прощаться с покойным. Здесь, к неслыханной радости графини, она вдруг оказалась наедине с Вивенцио. Набожный юноша стоял у изголовья гроба и молился. Графиня, с накрытой покрывалом головой, в глухом чёрном платье, набелённая так, что походила на куклу, беззвучно приблизилась к нему и порывисто взяла за руку. Её появление было настолько неожиданным для Вивенцио, что он вскрикнул. В изумлении он даже не отдёрнул руку. Его тонкие нежные пальцы были холодны, дрожащие же руки Мелисинды горели как пламя. Она притянула Вивенцио к своей груди, и он, полагая, что с её стороны это знак материнской любви к нему, тоже обнял её; его лицо с сияющими глазами оказалось в головокружительной близости от её лица, и она запечатлела на его губах поцелуй, окончательно лишивший её рассудка. Задыхаясь, забывшись, она зашептала: "Люби, люби меня, Вивенцио…""Я люблю вас, матушка, и всегда буду любить…" — пролепетал поражённый юноша. "Матушка! — в досаде воскликнула Мелисинда. — Какая я тебе "матушка"! Я графиня фон Ашенбах! Послушай: всё моё золото, все бриллианты будут твоими… Ты ещё не знаешь, какие сокровища хранятся в подвалах замка… Люби меня, и ты будешь богаче самого государя…" "Благодарю вас, сударыня…" — ответил юноша, полагая, что она говорит о приданом, которое собирается дать за Аурелией, но Мелисинда имела в виду совсем другое… "Всё, всё будет твоим… — шептала она, осыпая поцелуями его губы и щёки. — Я готова заплатить за твою любовь. В подвалах замка стоят сундуки, полные золота и бриллиантов, взятых мужем у мавров… Я отдам тебе всё, если ты станешь моим тайным мужем, о мой обожаемый Вивенцио…" Зеркало показало Мелисинде всю эту сцену, показало, как она повисла на Вивенцио, и как он, охваченный ужасом, вырвался из её объятий и бросился вон из часовни, а у Мелисинды от внезапной близости к своему возлюбленному случился удар, от которого она рухнула без чувств прямо на гроб с телом своего мужа…

— Да, я люблю его, — сказала она глухо, отшатываясь от зеркала и тревожно обводя глазами пещеру. — Люблю его и хочу, чтобы и он любил меня. Я готова заплатить любую цену, лишь бы он стал моим!

— Он не прельстился на твои бриллианты, — с кривой ухмылкой заметила ведьма.

— Он любит мерзкую девчонку, в которой нет ничего, кроме хорошенького личика, — процедила графиня, нахмурившись. — Я бы отравила её, но тогда Вивенцио уедет и я больше никогда не увижу его… А я не смогу этого вынести… Что мне делать, Бильда? До их свадьбы осталась неделя! Я готова на всё, я отдам тебе всё моё золото, лишь бы ты приворожила ко мне Вивенцио!

— Золота у меня и без того довольно, — ответила Бильда. — Мне не золота надо, а кое-чего другого.

— Мою душу? — воскликнула Мелисинда. — Возьми её. За одну ночь с Вивенцио я готова на всё, даже на адские муки!

— О, уж они-то тебе обеспечены и без Вивенцио, — колдунья насмешливо скривила рот. — Одного убийства мужа хватит, чтобы отправить тебя прямиком в преисподнюю.

— Пусть, — ответила Мелисинда упрямо, — пусть будет преисподняя, но я хочу Вивенцио! Скажи: ты можешь мне помочь?

Колдунья засмеялась каркающим смехом, от которого Мелисинду бросило в дрожь, подошла к очагу, помешала варево в котле и вернулась к столу.

— Нелёгкой работы ты от меня просишь, — сказала она. — Но, я думаю, ты получишь своего Вивенцио…

— У тебя есть приворотное зелье? — с надеждой спросила Мелисинда. — Или ты знаешь верное заклинание? А может быть… О, я не смею надеяться на это… Может быть, ты вернёшь мне молодость и былую красоту?

— Нет, — ведьма покачала головой, — возвращать молодость под силу лишь самым могущественным из порождений тьмы. А я, старая, слаба, моя сила давно истощилась, даже заклинания мои не всегда действуют… Но кое-какие колдовские приёмы ещё сохранились в моей памяти… — Она приблизилась к Мелисинде. — Ты должна всё сделать так, как я тебя научу…

В замок графиня вернулась далеко за полночь и уже на следующее утро приступила к выполнению плана, внушённого ей старой ведьмой.

По её просьбе Гертруда, её доверенная служанка, отправилась в деревню и к вечеру привела молодого рослого крестьянина Фрица. Этот Фриц был известен как неисправимый бабник и мот, не раз он был бит своими земляками за прелюбодейство с чужими жёнами, а уж по части пьянства ему не было равных во всей округе. Постоянно нуждавшийся в деньгах, он сразу согласился на предложение посланницы Мелисинды. Крестьянский парень даже возгордился собой и начал строить планы большого кутежа, когда получит от старой графини бриллиантовый перстень за услугу, которая казалась ему сущим пустяком.

Проворная служанка провела его, незаметно от других слуг, тёмными потайными ходами в покои госпожи. Графиня сидела в глубоком кресле и, кутаясь в шаль, которой умертвила мужа, без всякого выражения смотрела на молодца, вышедшего из небольшой дверцы в углу.

— Я всё сделала, госпожа, как ты велела, — сказала Гертруда, кланяясь. — Парень он здоровый, сочный, на бабах проверенный — будешь очень довольна!

— Готов всегда по первому твоему призыву заменять тебе мужа! — захохотал молодец, но графиня, брезгливо сморщившись, жестом заставила его умолкнуть.

— Скажи мне, мужик, — сказала она, тяжело задышав, как всегда бывало с ней при сильном волнении. — Скажи мне, способна ли я ещё нравиться вашему брату? Способна ли возбуждать в вас желание, разжигать страсть в вашем сердце?

— О да, госпожа! — ответил лукавый корыстолюбец, подавляя ухмылку при взгляде на лицо графини, уродливость которого не мог скрыть слой белил.

Его ухмылка не укрылась от зоркого взгляда Мелисинды и она застонала от отчаяния. Но уже в следующую минуту она взяла себя в руки.

— Ты получишь обещанное, но только после того, как в постели проявишь свою мужскую доблесть, — сказала она, и прибавила, обращаясь к служанке: — Ступай, Гертруда, и проследи, чтоб в мои покои никто не вошёл.

Служанка скрылась. Мелисинда задула свечу и велела мужлану повернуться лицом к стене: она не желала, чтобы он видел, как раздевается графиня фон Ашенбах. Сняв с себя платье и оставшись в одной лёгкой накидке, она забралась в постель и сразу прикрылась одеялом. Её всю сотрясала нервная дрожь; рука, засунутая глубоко под подушку, сжала рукоять припрятанного там дамасского кинжала.