Гендель поклонился в знак благодарности, а затем жестом предложил Скарлатти играть первым.

Скарлатти, надо сказать, сыграл еще лучше, чем прежде. Поклясться могу, что он импровизировал, исполнив токкату в тональности фа мажор. Две дамы из публики разорвали корсажи, обнажив перед ним грудь — а ведь в зале присутствовали и священнослужители!

Гендель, ухмылявшийся, казалось, уже всем своим существом, сменил соперника за органом. Гул острот и смешков в зале затих, едва зазвучала музыка — аллегро ре минор. Она летела и нарастала, отдаваясь громом в ушах, и несколько дам — увы, среди них была и Джульетта — лишились чувств. Кто-то выкрикнул: «Дьявол!», и я заметила, что маэстро перекрестился.

Гендель закончил, и на какое-то мгновение наступила тишина, а потом среди публики поднялся настоящий рев, среди которого слышны были оба имени. «Скарлатти!» — вопили приверженцы итальянца, тогда как их противники не отставали, скандируя: «Гендель! Гендель!»

Кардинал Оттобони вскочил на один из столов с пиршественным угощением и взмолился, обращаясь к толпе:

— Венецианцы! Расе! Я нашел выход!

Но понадобилось с треском разорвать скатерть и начать бить бокалы, прежде чем публика успокоилась настолько, чтобы разобрать слова священника.

— Сегодня у нас в гостях по меньшей мере два короля. — Тут он поклонился Фредерику, который снова изобразил на лице святую невинность. — Гендель будет королем органа.

Толпа итальянцев, всегда поддерживающих своих, протестующе заревела.

— Расе, расе, я еще не закончил! — успокоил их кардинал. — А Скарлатти — королем клавесина!

Вивальди, казалось, совершенно не интересовался исходом поединка и держался немного в стороне от охватившей всех суеты, но я-то знала, что он не может не завидовать почестям, выпавшим на долю других, более молодых музыкантов. К тому же он наверняка опасался, как бы поток милостей со стороны короля, столь недавно на него пролившийся, вдруг не иссяк.

Весело захлопали бутылки шампанского, добрая сотня пробок разлетелась в разные стороны, вызвав притворно-испуганные взвизгивания дам. Потом я потеряла Вивальди из виду. Я пыталась поставить Джульетту на ноги, когда рядом со мной неожиданно возник элегантно одетый молодой человек.

— Позвольте вам помочь, синьорина, — обратился он ко мне с акцентом, по-видимому немецким.

Вопреки обычаю молодой человек приподнял маску, чтобы я смогла увидеть его лицо — живое, умное, с теплыми карими глазами, в которых плясали огоньки свечей. Его улыбка была такой искренней, полной столь неподдельного расположения, что у меня возникло чувство, будто мне до сих пор никто в жизни не улыбался и даже не смотрел на меня — пока вот эти глаза не заглянули сквозь маску прямо мне в душу.

Бедняжка Джульетта! Я чуть не уронила ее, вдруг осознав, как близко мы с этим молодым человеком стоим друг к другу. У меня даже в горле пересохло. Словно прочитав мои мысли, незнакомец взял два бокала шампанского у проходившего мимо официанта и предложил один мне. Я его осушила залпом.

— Вы потанцуете со мной, синьорина? — предложил он и подал мне руку.

Только тут я заметила, что оркестр, оказывается, снова играет.

— Минуточку, — ответила я, склонившись к незнакомцу так, что едва не упала ему на грудь, но тут же отпрянула и повернулась к остальным девушкам.

— Иди же танцуй, глупышка! — засмеялась Клаудия.

— Но мы даже не представлены друг другу! — отчаянно прошептала я.

Клаудия, в своем наряде столь прелестная и аппетитная, что меня обуял страх, как бы он не предпочел ее мне, подошла к молодому человеку и заговорила с ним на итальянском — вероятно, для того, чтоб мне был понятен смысл их беседы.

— Как тебя звать, ragazzo? 32 — спросила она так, словно обращалась к разносчику овощей.

Тот улыбнулся добродушно и ответил, прищелкнув каблуками и поклонившись на прусский манер:

— Франц Хорнек. Прибыл продолжать обучение игре на скрипке и клавесине и закупать музыкальные партитуры для архиепископа Майнцкого. — Его глаза озорно заблестели: — И испытать всевозможные развлечения, какие только есть в Венеции!

Клаудия ответила на это весьма добропорядочным наклоном головы:

— Франц Хорнек, позвольте представить вам синьорину Анну Марию делла…

Она запнулась, видимо сообразив, что негоже будет выдать во мне воспитанницу Пьеты. Джульетте, Бернардине и мне грозит нешуточное наказание, если раскроется, что мы покинули стены приюта, не получив на то письменного разрешения, более того, посетили в высшей степени светское мероприятие — бал! А Вивальди… Думаю, мы и тогда понимали, как сильно он рисковал.

— Анну Марию делла Фоскарини! — нашлась Джульетта, быстренько оправившаяся от обморока.

— Джульетта! — негодующе воскликнула я, но юный господин Хорнек поцеловал мне руку и, в мгновение ока склонившись к моему уху, шепнул:

— Не волнуйтесь, синьорина, у меня ваше имя никто не выпытает.

Клаудия тем временем схватила бокал шампанского и жадно отпила из него.

— Франц — Аннина, Аннина — Франц. Все, теперь можете идти танцевать!

И мы пошли танцевать. Это было даже чудеснее, чем я мечтала, несмотря на новую обувь и отсутствие опыта. Несмотря на бокал шампанского — или благодаря ему, — мы кружились в танце подобно листьям, поднятым ветром высоко в воздух.