— Вяйно, старый хрыч, невольно мне подсказал своей последней ворожбой, как и к кому лучше обращаться, — буркнула она, ставя камень на стол. — Прежде-то предки не каждый раз откликались, да порой такого наговорят — на трезвую голову и не поймешь. А теперь всё просто стало…

Старуха достала плошку с топленым маслом, наклонила ее и щедро полила пестрый камень.

— Берешь каменное яйцо — либо это, либо то, что на холме, — и обращаешься не к предкам, а прямо к водянице Велламо. Она нашему роду благоволит — видно, недаром легенды говорят, что наш предок был сродни лягушке. Старый дурень Вяйно думал, что просит милости у самого Калева, но я быстро разобралась, кто ему на самом деле отвечал…

Айникки не отвечала. Ее ноздри щекотал запах тлеющего дурмана, огни расплывались в глазах, а фигурки богов, казалось, окружили Локку и наперебой что-то говорили ей, размахивая тонкими ручками и разевая глиняные рты… Сумрак избы наполнился многоголосым писклявым бормотанием.

— Проклятие! — донеслось до нее отчетливо. — Бойся проклятия!

Айникки потерла глаза и прислушалась.

— Где? На ком проклятие?! Говори!

Это уже голос Локки. Деловитый, нетерпеливый. Старуха вовсе не выглядела одурманенной.

— Опять Ильмаринен, чтоб ему пусто было?!

— Нет…

— Да где же оно? Откуда? — продолжала допрос Локка.

— С севера и с юга… и от родного очага…

— Да слышала я это уже, слышала!

— Проклятая кровь, — верещали голоса. — Кровь невинных взывает к мести! Вот чистый источник жизни, на дне его — кровавый мрак, и зреет в нем зерно нового ужаса. А над ним — тьма, и все, кого она коснется, погибнут злой смертью, еще не пройдет год! Кровь — в прошлом! Кровь — в будущем! Реки крови! Бегите, люди Калева! Спасайтесь, пока не поздно!

Локка схватилась за голову, зажимая уши.

— Мать Велламо! — простонала она. — За что же мне эта мука? Знать, что смерть близится… и не понять, откуда…

Айникки вдруг увидела такое, что мгновенно пробудило ее от грез. Вдоль пестрого камня пробежала трещина, и камень распался надвое, словно широко раскрыл рот. Надо ртом выскочили бугорки-глаза… Проклюнулись по сторонам тонкие лапки…

— Мать Велламо! — завопила Локка, норовя пасть ниц. — Пожалей детей Калева!

— Проклятие близко, — неожиданно приятным женским голосом сказала каменная лягушка. — А больше ничего не скажу.

Локка резко обернулась, и Айникки испуганно застыла под ее горящим взглядом.

— Она?!

Лягушачий рот сомкнулся, глаза закрылись, лапки подтянулись под живот, и камень снова стал камнем. А Локка продолжала сверлить девушку взглядом. И взгляд этот Айникки совсем не понравился.

— Что уставилась? — буркнула она.

— А-а-а, — протянула Локка, как будто постепенно прозревая. — Я ведь чуяла, что беда совсем рядом! Сказано было — от родного очага! Кого ж тут заподозрить, как не охотника, лесного бродягу? Оказалось — слишком просто…

— Ты на что это намекаешь?

— Не в Ильмо была причина, а в тебе — и в твоем нерожденном ребенке! В нем проклятая кровь Унтамо. Недаром боги покарали твоего отца, его помощника и соратника, и Марьятту, младшую дочь старого братоубийцы, не послав им сыновей!

— Что?! — изумилась Айникки. — При чем тут Унтамо?

— А ты не знаешь, какого рода твоя мать?

Айникки помотала головой. Локка воздела кверху узловатый палец.

— Все старики знают — но молчат. Чтобы забылось. Никто сейчас не хвалится своим участием в той позорной кровавой войне. Но ничто не остается безнаказанным!

Айникки подумала и пожала плечами:

— Резня Унтамо — дело давнее. Старушечьи сказки. Да хоть бы я была и от рода Унтамо — что с того? Пойди-ка к моему отцу и скажи, что все беды от того, что он взял в жены Марьятту. Да он тебя со двора прогонит, выставит перед всеми старой дурой. Я и так уже слышала, что тебя втихомолку называли полоумной — вечно врагов вынюхиваешь…

— Ты не понимаешь, девчонка, каково это — каждую ночь видеть в снах гибель рода! — рявкнула Локка. — Когда каждую ночь к тебе приходят предки и зовут к себе! Небось сама бы рехнулась. От вашей семьи гибель и придет. Вот он, корень зла, черное семя, что в тихой воде зреет. Вырвать его и выбросить за околицу!

Айникки вскочила с лавки:

— Всё, не желаю больше слушать! Я ухожу!

— Никуда ты не пойдешь.

Локка метнула в очаг горсть порошка. Новая волна сладкого дыма опутала Айникки, ее ноги подкосились, и она без сил упала на лавку. Глаза ее закрылись сами собой. А рядом все бубнила Локка:

— Я спасу род, хоть бы и против твоей воли. Вырежу плод из твоего чрева, сделаю его бесплодным, и проклятая кровь Унтамо уйдет из нашего мира. А там, глядишь, и несчастье обойдет нас стороной…