Когда голова процессии приблизилась к волнорезу, тысячи пилигримов, сжимая посохи с набалдашниками из сосновой шишки, выстроились с обеих сторон, распевая хвалебные гимны святому Николаю. Под влиянием сильных эмоций многие захотели выступить с речами. Им предоставили микрофон, на присутствующих излился усиленный громкоговорителями поток слов с выражением хвалы и покаяния. В речи итальянских крестьян не было ни малейшей скованности и косноязычия. Некоторые из них, хватая микрофон, старались удержать его у себя как можно дольше и отдавали его следующему оратору только после некоторой борьбы. Не знаю, готовились ли эти красноречивые высказывания во время долгого пути в Бари или рождались мгновенно. В любом случае, красноречие — врожденное качество итальянца.

Святой вошел в узкий проход. С высокого паланкина смотрел на толпу. Мы видели, как солнце позолотило его нимб. Святой двигался, слегка подрагивая. Казалось, он кивает то одной, то другой стороне. Его сопровождали доминиканцы и люди в белых саккоса, [20] державшие на позолоченных шестах тугие букеты красных и белых гвоздик — геральдических цветов Бари. Эти же цвета повторялись в костюмах XVIII века двух знаменосцев. Один нес знамя области, другой — белое с красным знамя Бари. На знаменосцах были белые кафтаны, красные бриджи и белые чулки.

Процессия остановилась в нескольких ярдах от трона, и архиепископ, в золотой митре и золотой мантии, вышел вперед встретить святого и провести его на причал. Статую плавно и ловко перенесли на баржу. Архиепископ и знатные особы заняли места вокруг него, и под пение пилигримов, выстрелы ракет, взметнувшихся в залитое солнцем небо, и гул корабельных сирен святой Николай на старой барже двинулся к рыбачьей лодке. Лодка сверкала свежей краской, на корме был установлен алтарь. Святого перенесли на него, и там он должен был оставаться до наступления темноты. Немедленно с визитом к нему направилась лодочная флотилия, и так продолжалось весь день. Тот, кто стоял на берегу, видел святого с епископским жезлом в руке. Он стоял, повернувшись лицом к Бари, словно благословляя город. Пробудились старые воспоминания, и люди всех сословий столпились в гавани либо вышли на лодках повидать своего патрона. Как все это было по-итальянски: в самые эмоциональные моменты церемонии в небе появился самолет, которому разрешено было, пролетая, рекламировать пиво.

Прибытие святого вечером происходило еще более торжественно. Николай появился под аккомпанемент фейерверков. Небо усеяли падающие звезды. Святого пронесли по ярко освещенному Старому городу, и под приветственные крики святой Николай Мирликийский прошел по улицам приютившего его города.

Во время моего пребывания в Бари я с нетерпением ждал наступления каждого воскресенья. В этот день я посещал на волнорезе рыбные прилавки. Их там бывало от двадцати до тридцати штук. Разнообразие морских продуктов поражало, в особенности великолепные устрицы по шесть шиллингов за дюжину. Их можно было унести с собой либо съесть под одним из шатров, где стояли столы и стулья.

Когда я вошел в один из таких шатров и заказал дюжину устриц, рыбак поставил на стол ведерко, из которого он вынимал устрицы и, ловко вскрывая их одним движением ножа, подавал мне одну за другой. Гурманы считают, что это — лучший способ поедания устриц. Обслуживая меня, рыбак рассказал, что устрицы выловлены не в Адриатическом, а в Ионическом море, в знаменитом заливе Таранто.

Так же хороши были съедобные моллюски, мидии и морские ежи. По словам римского гурмана Апиция, римляне готовили морских ежей множеством способов, но я ел ежей только в сыром виде, сразу после того как их вынули из воды. Крошечные съедобные сегменты икры цвета шафрана, когда мне выпадала удача ее есть, напоминали мне по вкусу обезвоженный озон. Я не знаю другого морепродукта, который заключал бы в себе столь мощный запах океана. Английского гурмэ привлекают еще более заманчивые, твердые, точно камень, tartufi di mаre — морские трюфели, — которые, к сожалению, насытившись устрицами и моллюсками, я не попробовал. Элизабет Дэвид — перед ней преклоняют колена все гурманы — говорит, что «обычно их поедают сырыми, и это очень хорошо». Ни разу не пробовал я и datteri di mare — морские финики, которые и в самом деле внешне похожи на эти плоды, зато отважился съесть cannolicchi — двустворчатый моллюск, похожий на червяка длиною в три дюйма. Он живет в красивой серой раковине, похожей на карандаш. И все же охватывает беспокойство, когда кладешь в рот нечто живое.

Великолепное зрелище представляют собой лежащие на прилавках крабы, речные раки, креветки, каракатицы и осьминоги. Никогда еще не встречал я столь дешевых морепродукты. В воскресенье на завтрак я обычно просил официанта принести мне несколько кусков хлеба с маслом. Отправляясь на берег, брал этот хлеб с собой, поскольку никаких предметов из мира цивилизации рыбаки не предлагали. Даже вилку. Приятно было устроить себе ланч, медленно прогуливаясь от одного прилавка к другому, выбирая в одном месте несколько морских ежей, в другом — устрицы или мидии. Впрочем, хочу предупредить читателя, оказавшегося в Бари вот в такое приятное утро: не перенимайте слепо мое поведение, посоветуйтесь прежде с внушающим доверие местным жителем. Такие моменты, однако, оставляют незабываемые воспоминания о Бари. В нескольких ярдах от темной Адриатики, лениво лижущей волнорез, слышатся гулкие шлепки: это рыбаки колотят камнями осьминогов, чтобы те стали нежнее.

Продолжение труда на протяжении многих столетий всегда впечатляет, и я иногда размышляю о двух родах деятельности, которые пережили империи. Это — уличные рынки и рыбные прилавки. Когда Гораций со своим богатым другом Меценатом путешествовал по Виа Аппиа от Рима и до Брундизия (ныне Бриндизи), они проходили через Бари (тогда Бариум) и, возможно, задержались здесь. Описывая путешествие, Гораций не мог придумать лучшего описания Бари, чем «Барий, рыбой обильный». Прогуливаясь мимо рыбных прилавков воскресным утром, я думал, что Гораций и Меценат, возможно, делали то же самое и видели такое же разнообразие моллюсков, выловленных такими же невысокими, темноволосыми, просоленными насквозь рыбаками.

Некоторые издатели «Цветочков святого Франциска» выпускают эпизод встречи святого с проституткой, по-видимому, из этических соображений. История такова: в 1219 году, во время пятого крестового похода, святой Франциск находился в Святой Земле. Он остановился на постоялом дворе, где молодая женщина предложила ему разделить с ней постель. «Да, я хочу», — сказал святой и пошел за молодой женщиной в спальню, где в очаге горел большой огонь. Франциск разделся и, улегшись у самого пламени, пригласил девушку сделать то же самое. Святой весело лежал возле пылающих красных языков, однако не только не обжегся, у него даже кожа не покраснела. Девушка испугалась и, как рассказывает легенда, пожалела о своих греховных намерениях.