Счастливые моменты я испытал, прогуливаясь по Чивитта-Веккье. Смотрел на рыбаков, мне было интересно, что за шутки отпускают они на своем городском диалекте. Некоторые слушатели ошибочно принимали его за греческий язык, но это не так, хотя и греческие слова они, несомненно, в свою речь вставляли. Рыбацкий квартал выходит не на море, а на лагуну. Многолюдные набережные, снующие в обоих направлениях рыбачьи суда. На заднем плане выстроились в линию старые дома, с коврами или бельем, сохнущим на балконах. Все это напоминает бедную Венецию. Любопытно, что рыбаки в море не ходят.

Они всегда были на короткой ноге с Посейдоном, и он, похоже, шел им навстречу. В отличие от других, здешние рыбаки не пропадают на несколько дней в океане, а мирно спят каждую ночь в постели. Богатый улов сам приходит к ним в лагуну вместе с приливом. Рыбаки выращивают в лагуне улиток и устраивают питомники для мидий и других моллюсков. Их отмечают шестами, с которых свешиваются толстые веревки с иссиня-черными морепродуктами. На самом деле этот промысел больше напоминает фермерство, чем рыболовство.

В Бари я думал, что нигде больше не увижу и столько не съем морепродуктов, но оказалось, что Бари — пустяк по сравнению с тем, что увидел сейчас. Таранто — место, где население питается преимущественно рыбой. В лицах жителей мне стало мерещиться сходство с ракообразными, а вялое рукопожатие напоминало о мертвом осьминоге, да и глаза, лишенные блеска, тоже наталкивали на ассоциации. Рыбный рынок в Таранто — музей южного моря. Мне сказали, что здесь почти сто разновидностей рыбы и морепродуктов. Мне кажется, что я видел их все.

Устрицы Таранто славятся на протяжении столетий. Римские эпикурейцы предпочитают их всему остальному, хотя, когда Британию наводнили устрицы колчестер, то они пользовались не меньшей популярностью: их засыпали снегом и немедленно направляли в кухни Рима. Я подумал, что устрицы Таранто так же хороши, как и колчестер, бывший у нас много лет назад, когда еще можно было позволить себе купить устрицы. На рынке в Таранто я съел их дюжину возле рыбного прилавка. Их доставали из ведра по одной, открывали и протягивали мне на раковине. После некоторого затруднения нашелся лимон. Друзья сказали мне, что цена — десять шиллингов за дюжину — грабительская. Стало быть, рыбаки приняли меня за иностранного миллионера! Думаю, что это немного несправедливо. Я вовсе не считаю, что торговцы рыбой — грабители. Напротив, когда я останавливался в магазине или на рынке незнакомого города и спрашивал, как называется неизвестный мне моллюск, то меня почти каждый раз приглашали войти внутрь и попробовать одну или две штуки. Если я хвалил их, то мне улыбались, говорили комплименты, приглашали попробовать еще один или два моллюска и провожали меня на улицу. Ученые говорят, что греческой крови здесь не осталось, но я чувствовал, что Таранто населен персонажами Аристофана. Должно быть, само место сохранило генетическую память.

Собор ирландца, святого Катальдо, находится в самой оживленной части Старого города. Норман Дуглас описал его как «веселый кошмар из камня», и я приготовился увидеть нечто экзотическое в стиле барокко, но с тех пор как Дуглас написал эти строки, прошло много лет, штукатурка осыпалась, и церковь предстала в виде строгой базилики XI века, с нефом из классических мраморных колонн, увенчанных византийскими капителями. Она сохранила все черты, которые связывают ее с апулийским собором норманнской постройки.

Я ничего не знал о святом Катальдо, и церковный служитель сказал лишь, что святой был чудотворцем, в Таранто приехал в VII веке из Ирландии. Он мне не сказал — это я выяснил позже, — что святой Катальдо вышел на берег Таранто на обратном пути из Святой Земли и, обнаружив, что город пребывает в грехе, решил здесь остаться. Говорят, что у него был брат, святой Донат. Он стал святым покровителем Лечче и, как я уже говорил, смотрит сейчас на город с верхушки колонны.

Я с удовольствием наблюдал за крошечными школьницами. Их привела с собой в боковую часовню маленькая пожилая монахиня. Она учила девочек таблице умножения. В овальное окно заглянуло солнце. Возможно, оно пришло из Дарема и осветило арку, под которой уселись ученицы. Спокойная сцена так далека была от шумной набережной и пыльных улиц, что я подумал о символической функции Церкви на протяжении истории. Вспомнил о тенденции поиска сочувствия у Церкви, когда ученицы поднимали руку и спрашивали разрешения покинуть комнату. Ответом им служило доброе поблескивание очков.

Гробница святого видна сквозь решетку темной исповедальни. К ней вели два лестничных марша. Я спустился и посмотрел сквозь железные прутья крипты, где непроницаемая тень скрывала саркофаг, в котором, как говорят, лежат ирландские кости.

Стемнело. Я пришел на рыбный рынок, в один из маленьких ресторанов. Дверь открывалась на набережную. Сел за столик в нескольких ярдах от рыбачьих лодок. Слабое покачивание суденышек доказывало, что они не на земле. Луна перешла во вторую четверть. На неподвижную лагуну изливался зеленый свет. Вдали, с правой стороны, военный корабль подмигивал лампой, передавая какое-то сообщение. Дзуппа-ди-пеше [36] оказался самым лучшим из тех, что мне доводилось пробовать в Италии. Существует свыше девяноста вариантов этого блюда. Мне порекомендовали взять после него triglie — красную кефаль, особым образом приготовленную. Я согласился, хотя эта рыба мне всегда не слишком нравилась. Не понимаю, почему римляне так ее любят. Они часто подают ее на званых обедах не совсем прожаренной. Моя рыба явилась в фольге, в которой ее запекали. Она была свежее, чем это бывает обычно, и пахла морем, тем не менее я по-прежнему считаю ее неинтересной рыбой.

Я пошел по старому городу, любуясь видами, открывавшимися в распахнутых окнах. Эти живые картины напомнили мне произведения Хогарта, только без джина. С балконов и из темных аллей звучало радио. Я заглянул в кафе. Мужчины сидели в темноте молча, точно в церкви. Смотрели по телевизору футбольный матч. Поднявшись на разводной мост, я обнаружил, что одна его половина повисла над новым городом, а вторая — над старым. Канал, ведущий в док, был открыт. Я ждал вместе с автомобилистами и мужчинами, оседлавшими мотороллеры. Яркая луна освещала эту экстравагантную сцену. Анжуйский замок плавал в зеленом свете, ленивое море лизало его округлые бастионы. Повсюду были зеленые и красные огни, потом неожиданно канал заполнили огромные серые тени, одна за другой, и из моря вышли три эскадренных миноносца. Шума не было, только плеск воды. Корабли исчезли в лагуне. Половинки моста сомкнулись, пробежал вперед моряк небольшого чина и отдал распоряжения. Машины двинулись, и вскоре мы оказались в новом Таранто.