Не переставая, сам по себе, резко и надрывно звонит корабельный колокол. Бриг начинает тонуть. Все забрались на уцелевшие еще мачты. Да, это верное решение. Ничего не видя от соленой воды и снега, Шлиман коченеющими пальцами развязывает канат, чтобы лезть к людям на мачте, когда какой-то огромный невидимый кулак ударяет по днищу корабля. Водоворот увлекает все и вся в бездну.

Шлиману удается вынырнуть. Какое-то время он из последних сил держится на воде. Куда плыть? Ночь непроглядно темна. Вдруг его руки натыкаются на какой-то деревянный предмет. Бочка. Он цепляется за нее, и его куда-то несет течением. Вдруг он слышит голос. Генрих кричит громко, изо всей мочи. Вот перед ним является какая-то тень, но это не волна, вот руки, они втаскивают его в лодку.

— Кто это?

— Маленький мекленбуржец.

И опять руки, твердые руки, огромные, как лопаты.

— Да ты, парень, почти голый. Давай-ка сюда. — Его закутывают в одеяло, изнутри почти сухое, во всяком случае не обледеневшее, и он тесно прижимается к другому дрожащему телу.

Без руля и без весел несется по морю маленькая лодка. Когда рассветает, можно сосчитать: людей в лодке девять, только девять. И девять часов носит лодку, пока волны прибоя не подхватывают ее и не разбивают, швырнув на отмель.

По другую сторону отмели виден пологий берег. Что это за страна? И есть ли там люди? Есть. Они заметили потерпевших кораблекрушение и спешат их подобрать. Капитан, семеро матросов и Генрих Шлиман стоят или лежат на берегу, их закутывают в теплые одеяла и отпаивают горячим чаем, так как путь до деревни долог. В это время один из матросов видит, что набегающие волны гонят какой-то предмет. Он показывает на него людям, которые спасли их, и те веслом вытаскивают его на берег. Это маленький сундучок Генриха. Люди потеряли все, кроме жизни. Только у него одного морс не пожелало ничего отнять, только ему одному возвратило все его скудные пожитки — рубашки, чулки, записную книжку, столь важные для него рекомендательные письма и начатое послание сестрам! И в этом Шлиман, счастливчик-горемыка, видит еще один знак того, что теперь в его жизни начался период подъема и он должен довериться этой приливной волне, даже если у него выбиты передние зубы, даже если глубокие раны покрывают лицо и тело, даже если ноги так распухли, что он не может ни идти, ни стоять и его приходится нести.

Позже, в чистеньких деревенских домиках с низкими потолками, потерпевшие кораблекрушение узнают, что их бриг погиб на Айландской банке и что они находятся на севере Голландии, на острове Тессел. После полудня, когда они немного отдохнули, их доставили в главный поселок острова, где двое консулов встретили их очень приветливо.

Что теперь будет? Консулы высказывают готовность отправить спасенных обратно в Гамбург.

— Нет, — восклицает Шлиман, — Я не хочу обратно. В Германии я не видел ничего, кроме горя. Это не случайно, что я выброшен на берег в Голландии. Я хочу в Амстердам!

— Хорошо, — отвечают консулы, несколько озадаченные страстностью его слов, избытком чувства н, как им кажется, суеверия. — Есть у вас в Амстердаме друзья?

— Я не знаю там пи души.

— Бога ради, молодой человек, чего же в таком случае вы ищете в Амстердаме?

— Работы, господин консул.

— Вы владеете иностранными языками?

— Ни одним.

— Как? Не знаете даже голландского?

— Ни слова. Но понимать-то я буду, думается мне, вполне хорошо. Голландский очень похож на наш диалект.

Консулы переглядываются и качают головами. Этот молодой человек, видно, во время кораблекрушения получил не только телесные повреждения.

— Раз вы из Мекленбурга, то вам следовало бы обратиться в Амстердаме к мекленбургскому консулу, господину Кваку. Не исключено, что он сможет вам помочь. Но не питайте иллюзий и взвесьте все, дорогой друг.

— Если я не получу места, то завербуюсь в Амстердаме в солдаты и поеду в Батавию. Скажу вам только одно: все что угодно, лишь бы не возвращаться в Германию.

— Воля ваша! — Той становится ледяным. — Мы дадим вам два гульдена. Вы можете уже завтра отправиться на корабле в Амстердам. Плавание, — продолжает он с улыбкой, — на этот раз не представляет опасности, придется только пересечь Зюдерзее.

— Благодарю вас, господин консул. У меня еще одна просьба: дайте мне бумагу, чернила и перо, чтобы я мог известить своих близких о моем счастливом спасении.

— Не желаете ли вы написать и господину Вендту? — спрашивает капитан. — А то вдруг он нам не поверит, что вы уподобились пророку Ионе. Я с удовольствием доставлю письмо.

Закончив письмо к сестрам, Шлиман кратко сообщает Вендту, что, к сожалению, из затеи с Ла-Гуайрой ничего пока не выйдет. Он намерен найти работу в Амстердаме, прожить в Голландии шесть лет, чтобы приобрести необходимые знания и кое-какие деньги, а затем через Яву отправиться в Японию. Почему он пишет именно о Японии, он не знает и сам, может быть, потому, что это самое экзотическое, что приходит ему в голову. Одно он знает твердо: ему с его жаждой деятельности скоро станет тесно в Европе.