Уже десятого октября приходит разъяснение.

— Я очень за вас рад, эфенди Шлиман, — говорит Ахмет-паша с елейной улыбочкой. — Вы, вероятно, знаете, что я должен для надзора за раскопками дать вам турецкого чиновника. Его жалованье, всего лишь двадцать три пиастра в день, а также деньги на квартиру и питание выплачивать ему будете вы. Он приедет к вам несколько позже. Это второй секретарь моей судебной канцелярии Георгий Саркис, армянин, который очень пригодится вам и как переводчик.

В среду, одиннадцатого октября, в одиннадцать часов утра Шлиман прибывает на Гиссарлык. Через час он с восемью рабочими начинает раскопки. (На следующий день их уже тридцать пять человек, а через день семьдесят четыре.)

И вот перед ним простирается измеренный еще три с половиной года назад холм, таящий в своих недрах Трою Приама и Гектора.

Лопата еще не вонзилась в землю, все здесь, как пятнадцать столетий назад, когда отсюда ушли последние поселенцы. Здесь, как рассказывает Геродот, Ксеркс принес в жертву тысячу быков, а жрецы совершили возлияния душам умерших героев. Сюда, по Ксенофонту, явился лакедемонский полководец Миндар, чтобы принести жертву Афине Троянской. Здесь, согласно Страбону и Арриану, побывал Александр Македонский, он принес в дар Приаму свое оружие и молил его перестать гневаться на Неоптолема, родоначальника Александрова рода. Здесь же он, по словам Плутарха, положил на землю венок и обещал построить новый большой город на месте старого. Здесь после смерти Александра, как сообщает Страбон, его полководец Лисимах возвел стену протяженностью в сорок стадий. Сюда совершить паломничество собирались Цезарь и Август, и здесь, по свидетельству Диона Кассия и Геродиана, Каракалла приказал отравить своего друга Феста, чтобы иметь возможность воспроизвести игры, которые Ахиллес устроил в честь погибшего Патрокла. Здесь Константин до того, как выбрал Византию, намеревался основать свою столицу. Но потом ночь забвения опустилась над этим холмом, и только лягушки квакали в болотах Скамаидра да доносился издали скрип турецкой арбы.

И вот теперь, через три с лишним тысячи лет после гибели Трои, стоит здесь худой пятидесятилетний человек, у которого нет никакого иного оружия, кроме любимого им Гомера и слепой веры в него, стоит и смотрит на холм Гиссарлык. Глаза его сверлят землю, как глаза скульптора — глыбу мрамора. Как тот видит скрытую в камне фигуру, которая только и ждет, чтобы резец вызволил ее на свободу, так и Шлиман видит глубоко в недрах холма стены Трои, которые дожидались его три тысячи лет.

Но как извлечь эти стены на свет божий, на яркое солнце, сияющее над греческим морем? Вот стоят рабочие, апатичные, равнодушные, с желтыми от малярии лицами и темными печальными глазами. Они ждут распоряжений. Рядом кирки, лопаты и даже восемь тачек, привезенных из Франции, — здесь их никто не умеет делать.

Когда мальчиком бродил он по Анкерсхагену, то приходил иногда к Вартенсбергу, где Хеннинг Браденкирл залег в засаду. Теперь, сорок лет спустя, от этого холма, как пишут сестры, не найдешь и следов, потому что каждый год его перепахивали н он становился все ниже и ниже. Гиссарлык же, напротив, никогда не был пашней, а всегда был местом, где возводились постройки; после разрушения Трои на протяжении полутора тысяч ,лет один город за другим строился на развалинах предыдущего. Таким образом, холм рос все выше и выше. Следовательно, стены, которые он ищет, должны находиться в самом низу, прямо на материке или иа естественной скале.

Значит, надо так же глубоко и копать, придется срыть слой в десять, пятнадцать или двадцать метров толщиной, а это при длине и ширине холма более чем в двести метров потребует таких затрат труда, что почти смешно мечтать о завершении работы.

— Начинаем! — кричит Шлиман. — Мы проложим траншею с севера на юг шириной в тридцать метров!

И он сам выбрасывает первые лопаты земли.

Но рытье траншеи — это только часть, очень незначительная часть предстоящей работы. Хотя до стен собственно Трои ещё очень и очень далеко, тем не менее надо внимательно исследовать каждую лопату земли: вполне возможно, что и от более поздних поселений сохранились какие-нибудь вещи, монеты, обработанные камни, керамика, которые могут представлять для науки ценность. А потом вынутый грунт нужно еще куда-то девать.

— Не высыпай здесь, болван! Может, завтра или через год нам придется рыть именно на этом месте, и тогда мы будем вынуждены делать двойную работу и убирать то, что сами насыпали. Вези туда, где холм круто обрывается — там мы можем не опасаться что-нибудь завалить.

Привезенных с собой тачек, как очень скоро выясняется, явно недостаточно. Значит, к завтрашнему дню необходимо раздобыть еще пятьдесят две корзины. Но и с ними дело будет идти слишком медленно — земли в такую корзину входит не особенно много. Значит, надо еще нанять четыре запряженные волами арбы.

Софья тоже с восхода солнца на ногах и во всем помогает мужу. Среди рабочих много греков из деревни Ренкёй — с ними хоть объясняться не представляет трудности. Самый старательный из них — Ннколаос Зафирос, человек безупречной честности. Он знает всех рабочих Троады, ему поручают раздавать жалованье. Жаль только, что он совершенно неспособен командовать и распределять работу.

Двадцать шестого октября идет дождь, и Шлиман составляет отчеты о полученных пока результатах, хотя Софья и считает, что было бы лучше, завершив раскопочный сезон, написать обо всем сразу книгу. Но, во-первых, деятельность коммерсанта приучила Шлимана аккуратно вести отчетность, а во-вторых, радость открывателя столь велика, что ои не может ждать до греческих календ, — ему не терпится, чтобы его публично признали археологом! Общественность это и делает, ибо его отчеты появляются на первых полосах «Таймс» и «Аугсбургер Альгеймане». Но ученый мир хранит молчание: то, что происходит на Гиссарлыке, явно не заслуживает их внимания.

Большой ров достиг уже четырех метров глубины и протянулся на сорок метров. Шлиман полон беспокойства: он не знает, что представляют собой многие из находок. Часто попадаются странные маленькие глиняные предметы, вылепленные, как он пишет, в виде «карусели» и в виде маленьких «вулканов» или «волчков» — все с отверстием посредине и с различным линейным орнаментом. Здесь находят и ракушки в таком невероятном количестве, будто целые поколения только ими и питались. Несколько камней с греческими надписями относятся к более позднему времени, к первому веку до нашей эры, и, следовательно, не представляют для него интереса.