Редакторша подошла к Сигме, представилась и начала издалека подводить разговор к нужной теме. Что вот, мол, они ищут новые идеи, новых авторов и героев, их интересуют таинственные природные явления и не согласится ли Сигма Луриевна написать брошюрку о своем чудесном даре.

А ей помогут. И литератор есть, и редактор…

Сигма, опустив сакс, молча слушала. Потом изрекла всего одну фразу:

— Да идите вы в жопу.

И продолжала играть «Маленький цветок». Не стоит и говорить, что редакторшу с крестом на свитере будто ветром сдуло.

Пока повергнутая в ужас редакторша рассказывала своим коллегам о приеме, который ей оказала Сигма Луриевна, я расскажу о происхождении столь экстравагантного имени нашей продавщицы.

Об этом я узнал много позже, но поскольку образовалась пауза, тут будет к месту.

Итак Сигма Луриевна Моноблок была без роду-племени, она была подкидышем. Ее нашли в возрасте примерно шести недель, завернутую в одеяльце с кружевной салфеточкой, на задворках родильного дома, где стоял флигель, используемый для хозяйственных нужд.

Прямо на ступеньках флигеля она и лежала.

Выхаживала ее врач Анна Яковлевна Лурие — и выходила всем на удивление.

А в регистратуре этого роддома сидел один образованный придурок (его имени история не сохранила), в обязанности которого входило регистрировать подкидышей и давать им имена и фамилии.

Придурок этот имел склонность к Древней Греции и вообще был клинический идиот. Ему нравилось давать подкидышам имена в виде букв греческого алфавита. Альфа, Бета, Гамма, Омикрон, Эпсилон. Хватало и на девочек, и на мальчиков.

Так Сигма стала Сигмой, отчество, естественно, получила по фамилии выходившего ее врача Анны Яковлевны Лурие, а фамилию этот любитель словесности записал Моноблок, потому что тот флигель, на ступеньках которого нашли Сигму, в роддоме называли почему-то моноблоком.

Когда ему говорили, что это как-то уж слишком кучеряво получается, он надменно возражал:

— Почему фамилия Блок есть, а Моноблок — нет? А Блок, между прочем, был великим поэтом!

Ну, против этого не попрешь, понятное дело.

Но на этом приключения Сигмы со своим именем не кончились. Естественно, она попала в детский дом с этой придурковатой фамилией, а в три года ее удочерила чета супругов Дерюжкиных, которая переименовала Сигму в Эсмеральду.

И она стала Эсмеральдой Васильевной Дерюжкиной, что, согласимся, звучит значительно роскошнее.

Однако, жизнь Сигмы-Эсмеральды в семье Дерюжкиных как-то не складывалась, приемные родители лепили один образ, а Господь Бог имел в виду совсем другой. В результате Сигма, когда получала паспорт, приняла прежнюю, детдомовскую фамилию, а из дома Дерюжкиных ушла.

Ко всеобщему облегчению.

Можно было, конечно, при получении паспорта вообще все поменять и назваться хоть Афродитой Брониславовной Цеханович-Найман, но Сигма от природы была девушкой концептуальной, потому и осталась просто Сигмой Моноблок, а недовольных этим посылала туда, куда только что отправилась эзотерическая редакторша Инга.

То есть в издательство.

Из которого вскоре, пока вы слушали эту историю, прибежал сам рабочий поэт Станислав Сергеевич и начал уговаривать Сигму, суля ей славу и гонорары.

Сигма его в зад не посылала, но продолжала нагло наигрывать «Маленький цветок» с интонациями, полными сарказма. Это был готовый цирковой номер. Станислав Савельевич, ужасно удрученный, ушел ни с чем, впрочем, пообещал разработать новые предложения.

— Си, а вправду, что ты со всем этим собираешься делать? — спросил я, когда мы остались одни.

— С чем? — Она отложила наконец саксофон и подошла ко мне.

— Со своими тараканами.

— Ха! Тараканами… Это глюки, пока только глюки. Доберемся до сути, тогда посмотрим. А сейчас рано. Души нельзя пугать, понимаешь? Это же тебе не хомячки. Посадил в клетку и наблюдаешь.

Сравнение моей души с хомячком мне понравилось, и Си предложила мне снова вечером попробовать сеанс. Без Костика. Я согласился. Мне было любопытно.

Вечером мы закрыли магазин и остались вдвоем. Эта ночная смена была моя. Я зашел в зал светомузыки и погасил там свет. Почему-то я волновался больше, чем в первый раз.

Как вдруг по стенам заиграли разноцветные неяркие сполохи, зазвучала музыка, и в зал вступила Си — абсолютно голая, как и тогда, даже подобия трусиков на ней не было. Она подошла ко мне совсем близко, и я опять увидел ее бездонные черные зрачки. Я непроизвольно протянул руки к ней и обнял за талию. Она подалась ко мне и мы поцеловались.