– Китнисс, почему ты так заботишься о своей подготовительной команде?

Я открываю глаза, чтобы понять, шутит ли он, но он замолкает, смотря на кролика, которого свежует.

– А почему меня это не должно заботить?

– Гм. Так что же. Это из-за того, что они провели весь прошлый год готовя тебя к резне?
– предлагает он свой вариант.

– Все намного сложнее. Я знаю их. Они не злые или жестокие. Они даже не хитры. Ранить их, тоже самое, как ранить детей. Они не видели. Я имею в виду, они не знали." Я запуталась в своих же словах.

– Чего они не знали, Китнисс?
– спрашивает он.

– Что трибуты, - которые фактически являются еще детьми, втянутыми сюда, не ансамбль уродцев - вынуждены бороться за жизнь? То, что ты выходила на арену для развлечения людей? Разве это большой секрет в Капитолии?

– Нет. Они не знают, как мы живём. Их с детства так воспитывали и...

– Ты защищаешь их? Он сдергивает кожу с кролика в одним быстрым движением. Это обидно, потому что, в действительности, я их и правда защищаю, и это глупо.

Я старалась найти логическое объяснение.

– Я полагаю, что я буду защищать любого, кого накажут также, только из-за того, что он взял кусок хлеба.

– Возможно это напоминает мне о том, что случилось с тобой из-за индейки! Однако, он прав. Это действительно кажется странным, мой уровень беспокойства за подготовительную команду. Я должна ненавидеть и хотеть увидеть как их вздернут. Но они настолько несведущи, и они относятся к Цинне, и он был на моей стороне, не так ли?

– Я не напрашиваюсь на спор, - сказал Гейл.

– Но я не думаю, что Коин пыталась намекнуть тебе на что-то, наказывая их за нарушения здешних правил. Она, вероятно, думала, что ты рассматриваешь это как одолжение.

Он прячет кролика в мешок и встает.

– Нам пора, если мы хотим вернуться вовремя.

Я проигнорировала предложенную им руку и пошатнувшись встала на ноги.

– Прекрасно.

Никто из нас не говорил во время нашего пути обратно, но поскольку мы уже находились в пределах ворот, я думала о чем-то другом. Во время Двадцатипятилетия Подавления Октавия и Флавий должны были уйти, потому что не могли перестать плакать из-за моего возвращения обратно. И Вения с трудом смогла сказать 'пока'.

– Я постараюсь сохранить в памяти, как они...изменили тебя, - сказал Гейл.

– Постарайся,- ответила я.

В кухне мы отдали мясо Сальсой Сае. Она имеет довольно сильное пристрастие к 13 Дистрикту, даже при том, что она

считает, что повару несколько недостает воображения. Но женщина, которая появилась здесь с дикой собакой и

ревеневым тушеным мясом обязана чувствовать себя привязанной к этому месту. Уставшая из-за охоты и недостатка сна, я иду обратно в свое отделение, найдя его пустым и вспоминая, что мы переехали из-за Лютика. Я иду на верхний этаж и нахожу Отделение Е. Оно выглядит точно также, как Отделение 307, не считая окон - 2 фута шириной и 8 дюймов высотой, расположенного на верху внутренней стены. Поверх него обычно закреплена тяжелая металлическая пластина, но прямо сейчас она открыта и, естественно, кота нигде не видно. Я растянулась на своей постели и луч полуденного сонца заиграл на моем лице. Следущее, что я знаю точно - это то что моя сестра разбудит меня в 18:00 - рефлекс.

Прим говорит мне, что они начиная с обеда объявляли о собрании. Все население, кроме тех, кто необходим на общественных работах, должны на нем присутствовать.

Мы следуем за указаниями к собранию, огромная комната, в которой легко может уместиться тысяча человек. Можно сказать, что это было построено как собор, и возможно, он и находился здесь до эпидемии

сифилиса. Прим спокойно указывает на широко распространенные отметины от того бедствия - шрамы от сифилиса на телах людей, дети с небольшими отклонениями.

– Они очень серьезно пострадали, - сказала она.

– После этого утра, я не в том состоянии, чтобы чувствовать жалость к Тринадцатому. Я больше, чем мы в Двенадцатом, - сказала я

Я вижу мою мать руководителем в группе способных самостоятельно передвигаться пациентов, которые все еще носили длинные ночные рубашки и больничную одежду. Финник, стоящий среди них, выглядел ошеломленным, но великолепным. В руках он держит кусок веревки, меньше фута в длину, слишком короткий даже для его способности завязывать узлы. Его пальцы быстро связывают и развязывают многочисленные узлы, пока он осматривается вокруг. Вероятно, это часть его лечения.

Я подбегаю к нему и говорю - Привет, Финник.

Он не заметил, так что мне пришлось толкнуть его локтем, чтобы привлечь внимание.

– Финник! Как поживаешь?

– Китнисс, - сказал он, пожимая мне руку.

Я думаю он успокоился, увидев знакомое лицо.

– Почему мы встретились здесь?

– Я сказала Коин, что я стану сойкой-пересмешницей.

Но я убедила ее пообещать дать неприкосновенность другим трибутам если повстанцы

выиграют, - сказала я ему.