Чукин от удара протрезвился, сообразил, что дело неладно, — послал за извозчиком. Завернули они вдвоем полураздетого Тебенькова в громадную волчью доху да так и доставили прямо в приемный покой больницы. Сделала сестра укол морфия, обложила ему живот грелками; отдышался Архип Мартынович, перевел дух.

Утром доктор Твердяков расспрашивал: «Жирное ели? Много?.. Нельзя вам. У вас — печень». Он назначил Тебенькову легкую диету. Архип Мартынович глотал протертые супы да протертые каши и скучал по говядине, тихонечко поохивал. А как поунялись, поутихли боли, стал присматриваться к соседям по палате, принюхиваться к новым веяниям, доносившимся в больницу, — и совсем затосковал, приуныл.

Ночь проходила, а думы у Тебенькова все те же — тревожные, беспокойные, черные.

С первым солнечным лучом в палате начинался оживленный разговор: радовались люди и солнцу, и выздоровлению своему, и — более всего — переменам в жизни. Тебеньков же хмурился.

Сосед, должно быть, догадывался о тайных думах Архипа Мартыновича. Он раздумчиво говорил ровным, тихим голосом очень больного человека, каждое дыхание которого заранее учтено, размерено, взвешено:

— Еще бывает так... живет человек, живет. Вдруг навалится на него черная тоска. Хоть в омут головой кидайся. А какая тому причина? Вот тут и подумать надо... К чему человек в жизни сердцем прилепился? Что ему дорого — люди или барахло нажитое? Хочешь жить — ставь новую избу, а помирать — и в старой домовине схоронят... Он не успел закончить мысль: начался утренний обход врача. Послышался веселый, бодрый голос Твердякова:

— Живы-здоровы, грешники?

— Живы! Живы... — откликнулся сосед Тебенькова.

— Ну, молодцы! Кажите языки, — доктор балагурил, знал цену шутке.

Твердякова в палате любили.

Архип Мартынович за это время тоже проникся уважением к доктору.

— Мне бы на выписку?.. Не могу больше здесь лежать, — сказал он, когда Твердяков остановился возле его койки.

— Посмотрим, посмотрим... — Твердяков подвижными, ловкими пальцами прощупывал печень. — Больно?.. А здесь?

Архип Мартынович крепился:

— Терпеть можно...

— Что ж, согласен! Идите на выписку, — заключил Твердяков, закончив осмотр. — Только имейте в виду... никаких излишеств. На первых порах диета.

В конце дня в больницу принесли одежду. Архип Мартынович попрощался с товарищами по палате.

— Бывай здоров, казак! Да выше ветра голову не носи, — посоветовал Тебенькову его сосед.

Архип Мартынович почувствовал себя задетым, ответил с мстительной жестокостью:

— А ведь тебе, мил человек, отсюда не выйти!..

В городе Тебеньков задерживаться не стал и в тот же вечер выехал домой, в Чернинскую. Забежал он только в аптеку, где долго и обстоятельно расспрашивал провизора о лечебных свойствах минеральной воды «Ессентуки», рекомендованной ему доктором. Справился о цепе.

— Вам ящик? — спросил провизор.

— Одну бутылку, — невозмутимо ответил Архип Мартынович.

В Чернинскую поезд пришел поздно ночью. Архип Мартынович первым спрыгнул с подножки вагона на захрустевший под ним снег, вдохнул морозного воздуху и почувствовал себя окончательно выздоровевшим.

На станции, кроме Тебенькова с сыном да заспанного дежурного с фонарем, не было ни души. Каменное здание станции, недавно построенное военнопленными австрийцами, мрачно глядело в темноту черными, слепыми окнами. Лишь в комнате дежурного тускло горел одинокий огонек.

Вдали замирал шум ушедшего поезда.

— Узнать надо у начальника станции... Как дело с подрядом на поставку дров. Когда можно подписать контракт, — озабоченно сказал Архип Мартынович.

— Завтра узна-аем. — Варсонофий зевнул.

— Да чего откладывать! Сейчас спросим.

— Что ты, батя! Четвертый час... Неудобно, — запротестовал Варсонофий.

— Я ему за беспокойство завтра кулек крупчатки пошлю, — сказал Архип Мартынович и решительно постучал согнутым твердым пальцем в оконную раму.

— Ба-атя!..

— Отстань, говорю, — Архип Мартынович стукнул уже кулаком, погромче.

Изнутри к стеклу прильнула белая длинная фигура.

— Цо то такое?

— Отвори, Казимир Станиславович! Дело есть, — крикнул Тебеньков.

В окнах квартиры начальника станции засветился огонь; хозяин в туфлях на босу ногу прошлепал в сенцы, отворил дверь.

— Прошу, панове, проходить до комнаты, — недовольно, заспанным голосом сказал он, пропуская вперед Тебеньковых. — Цо стряслось?

Архип Мартынович не спеша снял шапку, повесил ее, сел на стул.

— Насчет контракта я, Казимир Станиславович. Беспокоюсь. Да и времени нет расхаживать. Прямо с поезда к вам.

Начальник станции почесал пятерней свою сильно волосатую грудь; длинные мятые усы у него поникли.