Венгр постоянно проходил мимо кафе, откуда доносилась милая его сердцу музыка, и всякий раз при этом по-медвежьи неуклюже пускался в пляс. При этом он отходил вперед от основной группы с охранниками ярдов на тридцать, до угла улицы, куда затем сворачивал. Получалось, что примерно с минуту он оставался вне поля зрения охранников, один-одинешенек и вполне уязвим. Вростик оказался не столь уж замечательным агентом, подумал Роган, раз эта минута никак не отражена в его досье. Если только о ней не забыли упомянуть специально.

Роган продолжал слежку и проверку. Поначалу ему казалось, что бордель — самое подходящее место, где можно застать Паджерски врасплох. Но затем выяснилось, что у входа в комнату, где забавляется с девушками Паджерски, неизменно занимают пост два дюжих охранника из тайной полиции.

Да, следовало признать, подобраться к Паджерски будет проблематично. О проникновении в квартиру или офис и речи быть не могло. Остаются вечера. Если венгр пустится в пляс на улице и свернет за угол, у Рогана будет минута, чтобы пристрелить его и обратиться в бегство. Но минуты явно недостаточно, чтобы скрыться от преследования. Мысленно Роган восстанавливал каждый шаг Паджерски, пытаясь отыскать фатальную брешь в охране этого человека. Задача не решалась. Положение осложнялось еще и тем, что Паджерски, перед тем как умрет, должен узнать, за что его убивают. Для Рогана это было важно.

Времени оставалось все меньше. Шел шестой день пребывания Рогана в Будапеште.

Майкл проснулся за час до рассвета. Во сне он видел, как играет в шахматы с Паджерски, а тот твердит ему: «Ты глупый америкашка, тебе будет мат через три хода». А он, Роган, не сводит глаз с доски, выискивая возможность как-то уклониться от поражения, сделать правильный ход, смотрит на огромного белого короля, вырезанного из дерева. И вот, хитро улыбаясь, Паджерски берет этого короля и начинает почесывать подбородок его заостренной на конце короной. Как бы намекая тем самым… Роган резко сел в постели. Сон дал ему ответ. Теперь он точно знал, как убьет Паджерски.

На следующий день он отправился в консульство и сказал, что хочет видеть Вростика. А когда рассказал агенту, какие инструменты и прочее оборудование ему необходимы, Вростик изумленно уставился на него, однако Роган ничего объяснять не стал. Вростик сказал, что на то, чтобы раздобыть требуемое, уйдет весь остаток дня. Роган кивнул.

— Тогда зайду завтра с утра и заберу все. А завтра вечером ваш друг Паджерски будет мертв.

Каждый день, проведенный Розали в Мюнхене, был похож на предыдущий. Она осталась жить в том же пансионе, решила там дождаться Рогана. Она изучила расписание Мюнхенского аэропорта и узнала, что есть регулярный рейс из Будапешта и прибывает самолет в 10.00 вечера. После этого каждый вечер она отправлялась в аэропорт и ждала в зале прилета, смотрела на пассажиров, прибывших из Будапешта. Она чувствовала: возможно, Роган уже никогда к ней не вернется, не захочет вовлекать ее в расправу над фон Остеном. Но поскольку он был единственным мужчиной, единственным человеческим существом, которому она была небезразлична, каждый вечер она ездила встречать его в аэропорт. Она молилась о том, чтобы он не погиб на Сицилии; потом прошло время, и она стала молиться о том, чтобы его не убили в Будапеште. И что бы там ни случилось, она приготовилась встречать и ждать его каждый вечер до конца своих дней.

К концу второй недели она отправилась за покупками в центр города. Там, на площади, возвышался Мюнхенский дворец правосудия. Он каким-то чудом уцелел во время войны, теперь здесь располагались городские суды по уголовным делам. Именно в его залах судили начальников и охранников нацистских концентрационных лагерей, которые должны были ответить за военные преступления. Почти ни одна сессия не обходилась без подобных судебных заседаний.

Повинуясь какому-то внезапному импульсу, Розали прошла в массивное здание. И, оказавшись в холодном темном холле, принялась изучать вывешенное на досках объявлений расписание судебных слушаний — может, как раз сегодня на одном из процессов председательствует фон Остен. Но его фамилии нигде не значилось. Затем ее внимание привлекло объявление на небольшом клочке бумаги. Муниципальная система судопроизводства искала санитарку для работы в кабинете оказания скорой помощи, что находился в здании суда.

И, снова повинуясь импульсу, Розали подала заявление о приеме на работу. Во время пребывания в сумасшедшем доме она поднаторела в медицине. И ее приняли с удовольствием. Во всех послевоенных городах Германии ощущалась острая нехватка медицинского персонала низшего звена.

Кабинет оказания срочной помощи располагался в подвальном помещении Мюнхенского дворца правосудия. Там был отдельный вход, небольшая дверца, открывающаяся в огромный внутренний двор. Заглянув туда, Розали с ужасом осознала: именно в этот двор вынесли и бросили на гору мертвых тел раненого Рогана.

Сколь не покажется странным, но работы здесь хватало. Жены приговоренных к долгим срокам заключения преступников теряли сознание, и их приносили сюда привести в чувство. Пожилым мошенникам всех мастей становилось плохо с сердцем во время процесса. Обязанности Розали носили скорее не медицинский, а секретарский характер. Она должна была регистрировать каждый подобный случай в большой амбарной книге, что лежала на столе при входе. Она немедленно очаровала своей красотой молодого дежурного врача, и он пригласил ее пообедать. Розали с вежливой улыбкой отказалась. Кое-кто из судебных приставов, провожавших своих внезапно заболевших клиентов в кабинет, спрашивал, не желает ли она поработать у них в офисе. Она улыбалась и вежливо отвечала, что не желает.