Гельмут не переставал веселиться. Или, во всяком случае, создавалось такое впечатление.

— И тогда новорожденный орден сразу же принялся преследовать евреев.

— Чего же вы хотите, дорогой мой, мы должны были отомстить предавшим Христа.

— Сколько… рыцарей было в ордене?

— О, я никогда не забуду, как меня посвящали в сан магистра. Дело было в Берлине, тогдашней нашей резиденции, в особняке недалеко от старой имперской канцелярии. Дома у меня до сих пор хранятся черная туника и белая мантия. На ярко-красной подушке мне поднесли меч, символ моей власти. Казалось, он весь светится… — Взбодренный воспоминаниями, старик приподнялся на постели, но потом вдруг сделался серьезным и вновь откинулся на подушки. — Их было много, но они мне не нравились. Не нравились мне эти люди, сплошь грубияны и пьяницы. Я, Великий магистр, оказался во главе шайки ловких и беззастенчивых проходимцев. Кое-кто даже побывал в тюрьме за обычную уголовщину. — В глазах его сверкнула гордая искра. — Дела шли так себе, но в тридцать девятом году я решил начать все с чистого листа. Я поговорил об этом со своим другом Линкманом, которого назначил знаменосцем ордена, а он был, между прочим, штурмбанфюрером СС. Мой план вызвал у него одобрение. То был далеко идущий проект, в полном соответствии с грандиозными идеями, которые тогда вынашивались в Третьем рейхе. Прежде всего с планами политической и военной экспансии на восток, как раз на земли бывшей Ливонии.

— И что же вы задумали? — спросил Джакомо.

— Открыть школу для детей и подростков из аристократических семей. Речь шла о воспитании настоящих арийских рыцарей, достойных принадлежать к Ливонскому ордену.

— И удалось?

— Конечно. Я открыл школу в Берлине и сам руководил ею.

— Потом была война, но ваша школа не закрывалась, — заметил Гельмут.

— Зачем вспоминать те дурные годы? — посетовал старик.

— Мужайтесь, маэстро, мы хотим знать, что было дальше с орденом и как сложились судьбы ваших молодых рыцарей.

— Они назывались кадетами, и все стали героями.

— Сколько кадетов было в вашей школе в сорок четвертом?

— Тридцать—тридцать пять. Им было лет по пятнадцать, шестнадцать.

— Как же они стали героями?

— Э-э, я все прекрасно помню. — Он закрыл глаза, отдаваясь воспоминаниям. — В октябре сорок четвертого Линкман вызвал меня в свой кабинет в штабе СС и сообщил, что наша армия готовится к контрнаступлению, которое станет решающим для исхода войны.

— Речь шла о плане «Зимний туман», не так ли?

Старик кивнул.

— А Линкману что от вас было нужно?

— Ну, как сказать… Не знаю, известно ли вам, что многие вожди рейха, особенно Геринг, да и сам Гитлер, доверяли гороскопам и предсказаниям магов, ясновидящих и хиромантов больше, чем своим генералам. Короче говоря, Линкман хотел, чтобы Ливонский орден встал на сторону армии.

— Что же могли сделать тридцать пять мальчишек?

— Я, видимо, плохо объяснил. Линкман твердо верил, что я способен вызвать и заставить действовать некие сверхъестественные силы. Это было, конечно, не так, но я не стал разубеждать Линкмана, потому что боялся его. Школа была закрыта, кадетов призвали в «Фольксштурм». Там они составили специальный Ливонский взвод, я лично командовал им. Я знал, что смерть моя неминуема, но выбора не оставалось. В декабре нас отправили на передовую, в Арденны…. В преисподнюю из снега и тумана.

Тут Гельмут неожиданно спросил:

— Что случилось двадцать восьмого декабря?

— Двадцать восьмого декабря мои молитвы наконец-то были услышаны, и небеса явили чудо. Я помню все до мелочей… — Волнение, вызванное рассказом, вынудило его на минуту остановиться. — В тот день, — продолжал он, — уже ближе к вечеру, когда начало темнеть, взвод расположился за небольшим ручьем, протекавшим через Плэн-де-Пастер…

— Мы знаем это место, — уточнил Гельмут, дабы не затягивать рассказ.

— Вдруг мы обнаружили, что в ста метрах от нас, в лесу, появились американцы.

— Сколько их было? Батальон?

— Около тысячи. Обнаружив нас, они тут же пошли в атаку, задействовав артиллерию.

— И вот тут-то и произошло чудо, — подсказал Гельмут.

— Да. — Глаза старика были полны слез, а дрожь почти прекратилась. — На лес, где находились американцы, с неба спустилось что-то огромное, нечто вроде корабля с днищем из земли, пронизанной корнями. Мне и сейчас с трудом верится, но это был Авентинский холм из Рима!

— Корабль тамплиеров, — спокойно произнес Гельмут. Потом, улыбнувшись, добавил: — Довольно распространенная легенда.

Старик покачал головой:

— Это не легенда, доктор Вайзе, поверьте мне.

— А потом что? — спросил Джакомо.

— А потом корабль уплыл так же неслышно, как появился. Лес был просто раздавлен, примят, словно трава, а американцы исчезли, точно их и не было вовсе. Мой взвод отозвали с фронта, и я поехал в Берлин, несколько опередив его. — У губ старика обозначилась горькая складка. — Я все рассказал Линкману, и вот что из этого вышло. Два грузовика, которые везли моих ребят, были атакованы и уничтожены на бельгийской территории эсэсовцами — те инсценировали нападение партизан. Кадеты погибли все до единого и получили посмертные награды. Линкман решил, что свидетели чуда не должны остаться в живых: необходимо, чтобы враг думал, будто мы экспериментировали с новым супероружием. Мне удалось бежать. Я вернулся в Гамбург и скрывался там до конца войны.

— Это поразительно… Вы кому-нибудь рассказывали о случившемся? — поинтересовался Джакомо.

— Да, пытался. Но никто не верил мне. Меня даже отправили на некоторое время в сумасшедший дом и до сих пор считают безумцем.

Гельмут и Джакомо сели в «мерседес».

— Когда тамплиеры были на вершине могущества — и тебе это известно, — их главный центр находился на Авентинском холме, — объяснил Гельмут. — Легенда утверждает, будто холм этот представлял собой гигантский корабль.