— Так вы с парохода этого будете?

К Фарли подошел коренастый мужичок с ястребиным носом.

— Ваш багаж вон, в последней лодке. Еще с ним почту и товар грузили. Вы со своей хозяйкой ко мне в лодку пожалуйте, до бухты. — И добавил, как бы спохватившись: — Звать меня Дэн Куэйл. Вернее, Дэн Куэйл-младший, а то и папашу моего так же зовут. Во-он она, лодочка моя.

Стало быть, мы с Дэном Куэйлом-младшим соседи. Он оказался владельцем магазина, и потому нам пришлось ждать, покуда Дэн перегрузит в свою лодку мешки и ящики с парохода, а под конец и наш багаж. Осторожно спустившись с мостков, мы с трудом отыскали место в заваленной тюками лодке. За нами в лодку прыгнул Дэн и внезапно откуда-то вынырнувший мальчуган лет восьми, его сынишка. Он долго и пристально нас разглядывал, но молчал.

— Это Джеки. Он у меня стеснительный, — сказал Дэн.

Рванул трос; одноцилиндровый моторчик, чихнув, затарахтел. Мы медленно, с монотонным стрекотом двинулись на осевшей по самый планшир лодке вдоль берега мимо бухточек и заливчиков, мимо россыпей лодчонок, мирно застывших на привязи возле спящих домов. Небо предвещало непогоду, и людей почти не было видно, изредка только попадались собаки, Дэн уверенно вел лодку сквозь вереницу лысых необитаемых островков, то и дело огибая полузатопленные скалы, с виду зловещие, но служившие нам заслоном от океанской волны. Позже Дэн признавался, что не упомнит всех мест, где есть подводные скалы, знает только, где можно проплыть.

Официально считалось, что Балина, крохотная точка на карте, — одно селение; но в этом месте их оказалось пять. На самой западной окраине, куда и пролегал наш путь, находилась Собачья Бухта; там мы будем жить. Суда заходили в Круглую Гавань. Между нею и Собачьей Бухтой, вокруг деревянной готической церквушки раскинулся поселок Грязюка. К северу от него, прямо у рыбозавода, тянулся поселок Кишка. А на восточной окраине выпирал Хэнн-остров. Поведавший нам обо всем этом Дэн и сам толком не знал, где именно Балина.

— Может, там, где почта? — размышлял он вслух.

Тут имелось всего одно почтовое отделение, единственное общедоступное государственное заведение.

Мы обогнули гранитный серый островок с клоком бурой, пожухлой травы на верхушке, и вот перед нами, точно одинокий маяк, возник домик, который мы не устояли и купили, нагрянув в Балину этим летом на пару дней. Обдумывая содеянное, я не раз спрашивала себя: ну не безумие ли это, купить дом в глуши, где нет ни знакомых, ни друзей, где все непривычно и неизвестно, что нас ждет? Не запрошусь ли я, что вполне естественно, туда, где потеплее, как только грянет суровая зима? Поживем — увидим…

Наш новый приют стоял на отшибе; все другие дома разноцветные — бирюзовые, желтые, зеленые, а наш выкрашен в чисто-белый цвет. За домом крутой скалистый обрыв, потом болотце, а дальше — холодный, штормистый океан, и ничего больше. У мостков десяток ребятишек да пара стариков встречали лодку Дэна Куэйла. Один из мальчишек привязал лодку к столбику, и мы выбрались на мостки.

— Здравствуйте! — рискнула я обратиться к встречающим.

Дети уставились на меня, не проронив ни слова, старики молча кивнули. Между тем все без исключения принялись помогать нам вытаскивать вещи из лодки. Только когда все выгрузили, один из стариков решил представиться.

— Дэн Куэйл! — назвался он, обращаясь к Фарли, несмело, но дружелюбно. — Вернее, Дэн Куэйл-старший, а то и сынка моего звать так же. За все время, как мы здесь живем, в Собачьей Бухте, вы со своей хозяюшкой первые нездешние будете, — завершил он, косясь на меня.

— Надеюсь, мы у вас недолго в нездешних проходим! — бодро сказал Фарли.

Дэн-старший промолчал. Тут возникла небольшая заминка: ребята заспорили, кому тащить багаж до самого нашего дома. Тем, кому не выпал жребий, пришлось, как всегда, подтаскивать ящики и тюки к дому Дэна Куэйла. Магазинной вывески я не увидела. И все же магазинчик был, в самой глубине дома, за ничем не приметной двойной деревянной дверью. Нигде ни таблички, ни объявления — ведь любой из местных знал, где находится магазин.

В сопровождении вереницы ребятишек мы направились к нашему скромному домику. Дверь черного хода была распахнута; я без особого удовольствия переступила порог, не зная, как это понимать. Но меня встретила натопленная, прибранная кухня. Дэн-младший еще накануне протопил плиту. Дети, тащившие чемоданы, сумки, одежду, пишущие машинки, без малейших колебаний двинулись следом за нами. Чуть-чуть потолкались туда-сюда и побежали с горки вниз, к лодке, помогать выгружать товар для магазина. В доме с нами остались только Дэн Куэйл-старший да девчушка лет семи, его младшая дочка. Она протянула нам какой-то сверток в коричневой бумаге.

— Вот, хозяйка моя вам послала, — сказал Дэн. Это оказался домашний каравай, дар куда более ценный в эту минуту, чем целая охапка роз: ведь мы прибыли в воскресенье, магазины не работают, ресторанов нет, а в нашем новом доме ни крошки съестного.

— А вон и мой дом! — Дэн показал в окно на крышу метрах в двухстах от нас. — Заходите, когда надумаете. Вам, нездешним, скучно будет небось. Я вечерами дома, кроме понедельника. А в понедельник у нас совет поселка заседает.

Мы решили, что нам повезло вдвойне, раз оба ближайших соседа, отец и сын, проявили к нам такое радушие.