Шрифт:
— Потом сам поймешь. А сейчас уже поздно, иди-ка домой спать. Днем учись Б школе, а по вечерам можешь приходить к нам играть, только не говори никому.
Липин побежал домой, а старики вернулись к себе.
Дома Липина встретили встревоженные родители, которые, конечно, принялись расспрашивать его, где он был и с кем встречался. Липин сочинил на ходу не очень вразумительный ответ, на том объяснение и закончилось. Липин был уже мальчик довольно самостоятельный, к тому же не доставлявший много хлопот родителям. Отцу с матерью куда больше приходилось заботиться о младших сестрах Липина.
Наскоро перекусив, Липин залез на кан, где уже давно спали сестры. Но в тот вечер сон не шел к нему. Необыкновенные старики не выходили у него из головы. Все трое стояли перед его взором так отчетливо, словно он видел их наяву. «Нет, это точно люди непростые!» — решил про себя Липин. Как ловко они от него спрятались! Словно какие-нибудь волшебники из сказки. И разговор у стариков какой-то странный. Впрочем, с ним тоже произошли прямо-таки волшебные перемены. Ушла куда-то вечно досаждавшая головная боль, да и глаза уже не причиняли беспокойства. «Чудеса, да и только!» — думал Липин и, как ни старался, не мог найти объяснения тому, что с ним случилось. «Завтра пойду туда опять», — подумал Липин и, придя к такому заключению, наконец уснул.
С тех пор каждый день после школы Липин под разными предлогами ускользал от приятелей и бежал к старикам. Всем троим было уже за семьдесят, пришли они издалека, чтобы прокормиться, и поэтому местные жители очень их жалели, Ну а старики умели лечить разные болезни, — так что очень скоро у них появились и преданные друзья. Хотя держались старцы очень скрытно и даже целительное свое искусство старались никому не показывать, слух о необыкновенных лекарях скоро облетел всю округу, и через пару недель у стариков уже не было отбоя от посетителей, а жалость, которую они поначалу внушали, сменилась благоговейным почтением. Поэтому ежедневные визиты к ним Ван Липина ни у кого не вызывали удивления. Мальчик помогал старикам по хозяйству; носил хворост, топил очаг, подметал пол, мыл овощи — одним словом, делал все, что мог. Закончив свою работу, он смотрел, как старики лечат больных, не смея проронить ни слова. А старцы, видя его интерес к их делу, радовались от души. Когда же посетители уходили, они рассказывали Липину разные удивительные истории, понемногу наставляя его в мудрости Дао.
Спустя некоторое время старики сочли, что их жилище привлекает слишком много людей, и поселились за городом, в старой заброшенной кузнице. Они сами привели кузницу в порядок, залатали стены и прохудившуюся крышу. Перед домом росли невысокие деревца, позади был разбит небольшой огород. Вокруг тишина и покой: самое подходящее место для отшельника-даоса. Неподалеку от кузницы, у подножия холма, была маленькая деревушка. Старцы стали ходить туда лечить больных, а жители деревни, люди простые и добрые, носили даосам еду, хворост и всякие вещи, нужные в хозяйстве.
К тому времени Ван Липин уже крепко сдружился со стариками и многое узнал об их жизни. Понемногу к нему приходило понимание того, кто такие даосы и чему они посвящают свою жизнь.
В ту осеннюю ночь в небе ярко светила луна и блестели звезды, дул прохладный ветерок, все вокруг дышало покоем. В домике, при дрожащем огоньке лучины три старца и Липин сидели на полу кружком, и Чжан Хэдао рассказывал истории про древних подвижников Дао. Ребенком Липин жил в деревне, и там ему часто доводилось слышать предания о волшебниках-даосах. Очень полюбил он эти удивительные, почти невероятные рассказы. Вот и сейчас он слушал Чжан Хэдао затаив дыхание, стараясь не пропустить ни единого слова.
Чжан Хэдао вспомнил кое-какие истории из жизни знаменитых «восьми блаженных» [7] , а потом стал подробно рассказывать об основателе школы Лунмэнь Цюй Чуцзи по прозвищу «Настоящий человек из Чанчуня». Этот великий наставник в девятнадцать лет стал даосским монахом, а через год попросился в ученики к прославленному даосу Ван Чуньяну. После того как Ван Чуньян «вознесся на Небо», Цюй Чуцзи много скитался по миру: побывал на западе, в древней столице Китая Чаньане, потом ушел на юг, в горы Наньшань, где поселился в заброшенном храме. Зимою там случилось невиданное для тех мест событие: с севера вдруг подул холодный ветер, и пять дней без перерыва валил снег, да такой густой, что даже летящих птиц нельзя было разглядеть. Все дороги замело, а добраться до храма, где жил отшельник-даос, и подавно не было возможности. Все эти дни Цюй Чуцзи, невзирая на холод и отсутствие пищи, сидел неподвижно в своей обители и медитировал. Все же на пятый день ему стало совсем невмоготу, и он подумал: «Видно, придется мне здесь умереть с голоду. Ну да будь что будет. Как говорят, "если даже смерть придет, умри, но от Дао не оступись"». Тут он совсем лишился сил и впал в забытье, Долго ли, коротко ли, только вдруг слышится ему голос: «Настоящий человек, прошу принять угощение!» Открыл он глаза — а вокруг светлым-светло, и какой-то старик стоит перед ним, почтительно сложив руки. Цюй Чуцзи смутился. «Вы, уважаемый, — говорит от старцу, — по такому глубокому снегу пришли сюда, чтобы поднести мне еду. Я вашего угощения не могу принять, вы уж простите великодушно», а старик ему в ответ: «Я здесь живу неподалеку, мне до вас дойти нетрудно. Я увидел во сне, что один добрый человек очень мучается в этом храме, вот и принес немного еды для него. Вы уж, пожалуйста, не откажите — примите мое скромное подношение». С этими словами он поставил у ног Цюй Чуцзи корзинку, повернулся и пошел прочь. Цюй Чуши хотел спросить старца, как его зовут, бросился за ним вдогонку, а старика нет как нет, и даже следов его на снегу не осталось. Ясное дело, старик этот был непростой.
7
«Восемь блаженных», или «восемь бессмертных» (ба сянь) — восемь легендарных даосских персонажей, пользовавшихся огромной популярностью в китайском обществе с XII века.
Дождавшись, когда снег стаял и погода наладилась, Цюй Чуцзи спустился с горы и пришел к речке, которую в округе звали Паньци. Русло у этой речки было очень узкое, и поэтому в дождливую пору течение в ней становилось таким бурным, что никакой мост этот поток не выдерживал, а в сухую погоду вода в речке спадала настолько, что лодка по ней не проходила, и путникам приходилось переходить ее вброд. Видя, как много неудобств причиняет река Паньци, Цюй Чузци подумал: «Почему бы мне не сделать здесь какое-нибудь хорошее дело, не помочь людям? Добрые дела — основа совершенствования в Дао». И он стал переносить путников через речку на себе, а сам поселился поблизости, в заброшенном храме. Днем он носил людей с одного берега на другой, а по ночам упражнялся в медитации. Так он прожил шесть лет, ни на день не отступив от заведенного порядка. За эти шесть лет он немало преуспел в совершенствовании, семь раз переживал «великую смерть» [8] и вновь возвращался к жизни. Воля его все крепла, сердце все больше утверждалось в искренности, и в конце концов он полностью превзошел «три нижних мира».
8
«Великая смерть» — так в даосизме и буддизме именовался главный посвятительный опыт прозрения предельной реальности (нирваны, Дао). Он означал полное преодоление индивидуального «я» или, говоря словами древнего даосского мудреца Чжуан-цзы, способность «похоронить себя» и стать подобным «сухому дереву, остывшему пеплу». Впрочем, мотив смерти как великого посвящения универсален в мировой культуре. Он свойственен и архаическим религиям, и индийской йоге, и мистицизму суфиев и, наконец, православной аскетике (ср. монашеский идеал «умереть для мира»).
Закончив свой рассказ, Чжан Хэдао помолчал и добавил:
— Патриарх Цюй говорил: «Коли не рождается ни одной мысли — значит ты свободен. Коли в сердце нет ничего — значит ты Блаженный и Будда» [9] . Вот так святые люди древности, не щадя себя, совершенствовались в Дао.
Чжан Хэдао погладил рукой бороду и, бросив испытующий взгляд на Ван Липина, спросил:
— Ну что, парень, понял?
Липин, словно очнувшись под пристальным взором даоса, сказал в задумчивости:
9
«Блаженный и Будда» — это традиционное сочетание лишний раз напоминает о том, как тесно в сознании китайцев срослись китайский даосизм и пришлая религия буддизм. Словом «блаженный» здесь и далее в большинстве случаев переводится китайский термин «сянь». В отечественной литературе этот термин передается также словами «небожитель», «бессмертный», «святой».