Буквально через минуту в коридоре с гулким треском ударила автоматная очередь.

Все онемели, а через мгновенье Дзукаев мчался по длинному коридору и в голове его колоколом билось: “Ушел! Ушел!..”

Поперек лестницы, ведущей в подвал, раскинув руки, лежал навзничь Тарантаев, а у стены, скорчившись и привалившись к ней боком, — Одинцов. Со всех сторон сбегались люди. Минуту спустя лежащих окружила толпа. Дзукаев пробился в центр, наклонился над арестованным и сразу все понял: мертв, его грудь была буквально разорвана выстрелами в упор. Майор машинально дотронулся до него и тупо посмотрел на запачканную кровью ладонь. Повернулся к Одинцову. Боец лежал, крепко прижимая к себе автомат и неестественно запрокинув голову. Его немигающие глаза были широко раскрыты. Из полуоткрытого рта тянулась по щеке кровавая ниточка. Рядом на полу валялась белесая, выцветшая на солнце пилотка.

Кто-то истошно крикнул: “Санитар!” Прибежала Татьяна, присела возле Одинцова, попробовала оттащить его от стены, несколько рук тут же помогли ей. Русая голова Одинцова с мокрым, прилипшим ко лбу чубчиком, словно булыжник, стукнула по каменному полу. Девушка ойкнула и сунула под нее свою сумку. Потом она обвела непонимающим взглядом окружавших ее и прошептала:

— Убили его.

Все замерли. Стоявшие медленно стягивали пилотки, фуражки. Татьяна вскочила и надрывно крикнула:

— Он убил его, гад!

Этот вопль будто оборвал что-то внутри у Дзукаева. Он повернулся, прошел сквозь невольно расступившуюся толпу и остановился, будто уколовшись о жесткие, прищуренные глаза Елецкого. Майор покачал головой и сокрушенно развел руками.

— Пойдемте, Иван Исмайлович, — неожиданно мягко предложил Елецкий. — Мы тут не нужны. Ушел все-таки, мерзавец, от суда нашего… Но, насколько я понял, нашлась мадам?

— Баринова-то? — как о постороннем предмете спросил Дзукаев. — Нашли ее… Я сейчас еду в госпиталь. За ней. А вы отдыхайте, Дубинский обеспечит.

— Послушайте, майор, нам с вами необходимо поговорить, причем не откладывая дела в долгий ящик.

— Может быть, — нетерпеливо перебил Дзукаев, — позже, когда я вернусь?

— Не хотелось бы оттягивать… А что, в машине нельзя?

— Но вы же понимаете… я еду не в игрушки играть. Там всякое может случиться.

— Помилуйте, майор, что может произойти? А потом, я вовсе не собираюсь вам мешать.

Дзукаев неопределенно пожал плечами.

— Н не знаю… — протянул он. — Впрочем, как хотите. Едем сейчас… Виктор! — позвал он Дубинского. — Займись, пожалуйста, здесь, — он кивнул в сторону Тарантаева. — Я тебя очень прошу…

— Знаете, майор, почему он так сделал?

Дзукаев обернулся к сидящему на заднем сиденье “виллиса” Елецкому.

— Догадываюсь…

— Он был уверен, что вы не найдете Бариновой. Потому и заговорил безбоязненно. Грехов за ним числилось немало, но он рассчитывал отмотаться. У таких зверей особая тяга к жизни. И поразительная боязнь смерти…

— Мальчишку мне жалко. Одинцова. Мы вместе с ним брали Тарантаева, выручил он меня тогда… Как так случилось?..

— Напал неожиданно. Это он с виду неповоротливый, а на самом деле силен и ловок, как тигр. У фашистов школу прошел. Не могли же они учить его только ключом работать да шифровать передачи, там программа обширная… Он задушил его. Но мальчик все-таки успел… Жаль, совершенно ненужная, бессмысленная жертва… Что поделаешь? Война…

— Войной всего не спишешь… — вздохнул Дзукаев. — Ну, так что вы хотели мне сказать?

— Иван Исмайлович, — негромко и доверительно заговорил после паузы Елецкий, — давайте договоримся сразу вот о чем. Я, как вы понимаете, лицо к этому делу некоторым образом… как бы сказать… сопричастное. Поэтому все мои соображения и советы вы, естественно, можете отбросить… отвергнуть. Из тех немногих материалов следствия, с которыми вы сочли возможным меня познакомить, ни в коем случае не примите это как какой-то упрек, я человек военный, все понимаю, так вот, из этих материалов плюс сегодняшнего допроса у меня сложилась некая картина. Думаю, она будет вам интересна.

— Я внимательно слушаю, — хмуро кивнул Дзукаев.

— Постараюсь быть краток, функции Курта Брандвайлера ясны, он в этом деле всему голова. Полагаю, что Баринова его старый агент. По свидетельству Тарантаева, она — немка и, вероятнее всего, является основным рези­дентом. Ее функции — разведка предполья нашей границы. Иначе чем объяснить такую тягу к западным областям? Массовые аресты, я уверен, дело ее рук. С Бергером, как вам известно, я был знаком лично. Бергер — это абвер. Поскольку Баринова, по существу, подчинялась ему, мы имеем дело с абверовской агентурой. Вильгельм Канарис, руководитель абвера, ярый и давний поклонник массового шпионажа, так называемой системы “частого гребня”. Ну, вы знаете, масса агентов, проверка и перепроверка друг друга и поступающей информации и так далее. И вот тут возникает странный парадокс: видя порочность такой системы, они тем не менее не могут отказаться от нее и действуют по давно известному, еще с первой мировой войны, шаблону. Следовательно, и мы должны быть готовы к тому, чтобы долго и тщательно вычесывать их агентуру. Это я вам говорю, Иван Исмайлович, исходя из своего прежнею опыта. Бергер, полагаю, успел насадить у нас в тылу своих агентов и, видимо, не мелких диверсантов, а поставил перед ними задачу на долговременное оседание… То есть оставил серьезную публику. Для решения вопросов будущей стратегии. Вот где главное. А мелочью Бергер не стал бы заниматься. Я ведь вам уже рассказывал о его попытках вербовки моей персоны и не думаю, что его опыты так на мне и закончились. Наверняка нашлись подлецы. Каковы же выводы? Баринова сейчас ключ ко всей операции. На Тарантаева мое присутствие оказало весьма сильное впечатление. Решите сами, майор, нужен я или нет при допросе Бариновой? Во всяком случае, о смерти Тарантаева я бы ей не говорил. Если она будет знать, что он взят, а также дает показания, реакция окажется весьма благоприятной для нас.

— Спасибо, Антон Ильич, за информацию… Когда вся эта история началась, я сгоряча подумал было: вот поймаем мерзавца и передадим в военно-полевой суд. Нет, вижу, тут уже для трибунала дело созревает. Крупное дело. Вам спасибо за помощь. За совет… Ну, кажется, приехали.

Петя лихо заложил крутой вираж на выщербленной, разбитой площади и остановился у бывшего здания исполкома. Из подъезда тут же выбежал сияющий Саша Рогов. Но, увидев хмурое лицо подъехавшего начальника и незнакомого, сухого, как жердь, человека, который, опираясь на палку, выбирался из машины, он сник, сообразив, что случилась какая-то непредвиденная, серьезная неприятность. Дзукаев отметил перемену на лице Рогова и быстро объяснил: только что при попытке к бегству убит Тарантаев, а Одинцов погиб.