Я так никогда и не узнал, почему было решено строить на его месте Королевский Круг Регала. Я только знаю, что, когда я ехал через огромную открытую площадь, Стрелок зафыркал, учуяв запах засохшей крови под копытами. Старые виселицы и позорные столбы все еще стояли здесь вместе с другими механическими приспособлениями, думать о применении которых у меня не было ни малейшего желания. Без сомнения, в новом Королевском Круге они должны были быть даже более жестокими, чем я мог вообразить. Я ударил Стрелка коленями и проскакал мимо них, похолодев от ужаса и моля Эду, чтобы она уберегла меня от всего этого. Потом какое-то ощущение возникло в воздухе, окружило мое сознание и сдавило его. Сердце у меня забилось, и я подумал, что это Уилл пытается достать меня Силой и свести с ума. Но стены моей Силы оставались крепкими и высокими, и я сомневался, что Уилл или кто-либо другой смог бы работать Силой так скоро после взрыва Верити. Нет. Это исходило из более глубокого и более примитивного источника, такого же коварного, как чистая вода, в которую подмешан яд, и нахлынуло на меня. Ненависть, боль, голод смешались в одном ужасающем стремлении к свободе и отмщению и пробудили все, что я чувствовал в подвалах Регала. У края Круга располагались ряды клеток, в которых Регал держал животных, чтобы уничтожать преступников и «перекованных». Страшная вонь распространялась далеко вокруг — вонь воспалившихся ран, мочи и гниющего мяса. Но даже этот запах был не таким сильным, как давление адского оттенка Дара, исходившего из них. Там были медведь в плотном наморднике, две огромные кошки неизвестной мне породы, которые почти бились в агонии, ломая когти и клыки о прутья решетки, но все равно упорно пытаясь выбраться из своей тюрьмы. В другой клетке стоял огромный черный бык с великолепными рогами. Он был весь утыкан перевязанными ленточками стрелами, его раны гноились, и гной тек по шкуре. Их страдание кричало во мне, взывая о помощи. Мне даже не нужно было останавливаться, чтобы увидеть тяжелые цепи и замки, запиравшие клетки. Бесполезно пытаться взломать их без отмычки. Будь у меня мясо или зерно, я мог бы дать животным яд. Но у меня не было ни того ни другого и совсем не было времени. Так что я проехал мимо, и волна их безумия захлестнула меня. Я натянул поводья, не в силах покинуть их. Но в моей голове гремел приказ Верити, и я не смел его ослушаться. Я ударил каблуками по бокам Стрелка и пустил его вскачь, прибавив к счету Регала еще один долг, уплаты которого я когда-нибудь потребую.

Рассвет застал нас на окраинах города. Я даже вообразить не мог, что Тредфорд такой большой. Мы подъехали к медлительному ручью, впадающему в реку. Я остановил Стрелка, потом спешился и подвел его к воде. Когда он напился, я поводил его некоторое время. В голове у меня бурлили тысячи мыслей. Стражники, скорее всего, обыскивают дороги, ведущие на юг, ожидая, что я направлюсь назад в Бакк. Сейчас я сильно опережал их. Если я буду продолжать двигаться, у меня появится хороший шанс уйти от погони. Я вспомнил о моем хитроумно спрятанном узле, который навсегда останется в зарослях крапивы. Одежда, одеяло, плащ — все было потеряно. Вдруг я подумал о Хендсе. Накажет ли его Регал за то, что я украл лошадь? Потом я вспомнил, как посмотрел на меня мой старый друг, когда узнал. Внезапно я обрадовался, что не поддался порыву найти Молли. Так тяжело было увидеть отвращение и ненависть на лице Хендса… Я бы просто не вынес, прочитав то же самое в ее глазах. Благодаря моему Дару я стал свидетелем безмолвной агонии несчастных зверей и не мог выкинуть из головы мысли о них. Но все эти мысли были оттеснены разочарованием из-за провала покушения на Регала. Я гадал, найдут ли яды на его одежде и вещах и не может ли оказаться так, что мне все-таки удалось убить его. В моем мозгу снова загрохотал приказ Верити: Иди ко мне. — И я не мог заставить его умолкнуть. Эти слова овладели какой-то частью моего разума и преследовали меня даже сейчас, кричали, чтобы я не тратил времени на размышления и питье, просто снова садился на лошадь и ехал, ехал к Верити, который нуждается во мне и зовет меня.

Тем не менее я нагнулся, чтобы попить. Только стоя на коленях над водой, я осознал, что жив. И запоздало вспомнил, как дважды убивал своим ножом в ту ночь и что в последний раз вытер его об одежду убитого. Вероятно, на лезвии не осталось и следа яда, когда я порезал себя.

Я смочил рукав желтой рубашки в ручье, потом осторожно отодрал присохшую к коже ткань. Порез был неглубокий, всего лишь длинная царапина. Она воспалилась и болела, но не выглядела отравленной.

Надежда внезапно засияла, как утренний рассвет. Они будут искать тело на дороге или умирающего человека где-то в городе, уже слишком слабого, чтобы скакать на лошади. Члены группы видели, как я отравил себя, и должны были чувствовать мою полную уверенность в скорой и неминуемой смерти. Убедят ли они в этом Регала? Вряд ли, но я надеялся. Я снова вскочил на коня и медленно двинулся дальше. Мы проехали мимо ферм, хлебных полей и фруктовых садов. Нам встретилось несколько фермеров на повозках, везущих в город свои товары. Я ехал, прижав руку к груди, и смотрел прямо вперед. Очень скоро кто-нибудь додумается допросить людей, входящих в город. Лучше играть свою роль.

Постепенно мы добрались до необработанных земель, на которых паслись овцы или харагары. Вскоре после полудня я сделал то, что должен был сделать. Я спешился у заросшего кустарником берега ручья, снова дал Стрелку напиться и развернул его в направлении Тредфорда.

— Назад в конюшню, мальчик, — сказал я ему. Он не пошевелился, и я звонко шлепнул его по заду. — Возвращайся к Хендсу. Скажи ему, что я умер по дороге. — Я нарисовал в его сознании кормушку, полную овса, который, как я знал, он очень любил. — Иди, Стрелок.

Он с любопытством фыркнул, но потом пошел прочь. Один раз он оглянулся, ожидая, что я пойду за ним и поймаю его.

— Иди! — крикнул я и топнул ногой.

Он испугался и поскакал прочь легкой рысью, высоко вскидывая голову. Когда он вернется в конюшню без всадника, во дворце могут решить, что я умер. Может быть, они больше времени потратят на поиски тела, вместо того чтобы преследовать меня? Это лучшее, что я мог сделать, чтобы сбить их со следа, и, уж конечно, это лучше, чем скакать у всех на виду на личной лошади короля. Цокот копыт Стрелка затихал. Я подумал, суждено ли мне в будущем снова проехаться на таком прекрасном животном, не говоря уже о том, чтобы обладать им. Вряд ли.

Иди ко мне. Эта команда все еще эхом отдавалась у меня в голове.

— Иду, иду, — пробормотал я, — но только после того, как найду себе что-нибудь поесть и посплю.

Я свернул с дороги и пошел вдоль ручья к густым зарослям. Мне предстоял долгий и тяжелый путь, и у меня не было почти ничего, кроме одежды.

Рабство — это давний устой Калсиды и основа ее экономики. Здесь утверждают, что рабами становятся только воины, захваченные в плен. Однако большинство невольников, сбежавших в Шесть Герцогств, рассказывают, что их поработили во время пиратского набега в их родных городах. Согласно официальной версии, никаких набегов не было и нет. В Калсиде также отрицают существование пиратов, обосновавшихся на островах Торговцев. Но на самом деле рабовладение и пиратство идут рука об руку.

В Шести Герцогствах рабство никогда не признавалось. Многие из ранних пограничных конфликтов между Шоксом и Калсидой возникали скорее из-за проблемы рабовладения, чем из-за каких-то неурядиц на границе. В Шоксе были возмущены тем, что раненые или захваченные в плен солдаты должны провести остаток жизни в качестве рабов. За всякой проигранной Шоксом битвой немедленно следовала новая яростная атака на Калсиду, чтобы отбить пленников, захваченных в первом сражении. Таким образом Шокс приобрел множество земель, на которые претендовала Калсида. Между этими двумя регионами всегда были натянутые отношения. Народ Калсиды постоянно обвиняет народ Шокса в том, что он не только дает укрытие беглым рабам, но и подстрекает бежать других. Ни один из монархов Шести Герцогств никогда не отрицал справедливости этих обвинений.

Теперь все мои силы были направлены на то, чтобы добраться до Верити, ждавшего меня где-то за Горным Королевством. Для этого мне сперва нужно было пересечь весь Фарроу, что было нелегкой задачей. Долина Винной реки вполне подходит для пешего путешествия, но чем дальше от берегов, тем более пустынной и бесплодной становится местность. Пахотные земли засеяны льном и коноплей, но за ними начинаются огромные свободные пространства. Хотя внутреннюю часть герцогства Фарроу нельзя назвать пустыней, это все равно плоская сухая равнина. Там обитают только племена кочевых пастухов, которые беспрестанно перегоняют стада с места на место в поисках корма. И даже они, когда уходит «зеленое» время года, покидают пастбища, чтобы осесть во временных поселениях вдоль рек или вблизи других источников воды. В дни, последовавшие за моим бегством из дворца Тредфорда, я перестал понимать, с чего королю Велдеру Владетельному вообще вздумалось завоевать Фарроу, не говоря уж о том, чтобы сделать его одним из Шести Герцогств. Я знал, что мне надо свернуть от Винной реки и пойти южнее, к Голубому озеру, чтобы пересечь его и следовать вдоль Холодной реки к подножиям гор. Но это практически невозможно было проделать в одиночку. А Ночного Волка со мной не было, так что я был один.