Дин схватила его за шиворот, и Кода мгновенно задохнулся. От злости глаза у него стали совершенно желтыми.

– Отпусти его, – попросил Конан. – Он очень напуган, вот и несет невесть что.

– Я не напуган, – прохрипел Кода.

Не выпуская пустынного гнома из рук, девочка задумчиво заговорила: – Он прав, Конан. Я…

– Зират, Зират! – снова заверещал Кода. – Капризная, своевольная! Зират Убийца! Опаснее ядовитой змеи в желтых песках!

Конан склонил голову набок. Вот оно что. Вот почему Дин с самого начала не показалась ему колдуньей, хоть он и ощущал в ней нечто сверхъестественное. Она даже не чудовище. Богиня. Древняя забытая богиня, которой некогда поклонялись люди. Оставленная, но не утратившая мощи. Опасней ядовитой змеи. Ему следовало бы догадаться об этом с самого начала.

– Я Зират, – подтвердила девочка. – Нас было четыре сестры, там, в Аш-Шахба. Алат, младшая из всех, – владычица города. Мне повинуется время, заключенное в памяти людей. Я могу заглянуть в прошлое любого человека и увидеть там все, что потребуется. Некогда нам построили храм за Серыми Стенами. Люди поклонялись четырем сестрам, которые держали в своих руках их судьбу – Зират посмотрела на свои испачканные, пыльные ладошки. Меньше всего она напоминала сейчас великую грозную богиню. И в то же время таинственный ореол величия окутывал ее хрупкую фигурку: странным образом в девочке сочеталась детская хрупкость и несокрушимая мощь древнего божества.

Она посмотрела прямо в синие глаза варвара и улыбнулась – так простодушно и открыто, что Конан ощутил к ней мгновенную горячую симпатию. Как будто она действительно была его добросердечной подружкой, милой спутницей, с которой хорошо коротать вечер у костра.

– Сейчас все это не имеет больше никакого значения, – сказала Дин. – Кода прав. Мы, четыре сестры, враждуем с владычицей Хаддаха. Я ступила на чужую землю.

– Тебе угрожает опасность? – спросил Конан. Она весело тряхнула волосами.

– Возможно!

– Я могу тебя защитить?

– Если захочешь

Маленькая богиня, утратившая свою власть, стояла на берегу мутной реки, держа в правой руке прямой киммерийский меч. В левой болтался забытый Пустынный Кода. Эти детские руки, искусанные мошкой, брали из печки пылающий уголь. Конан сам видел, как это происходило.

– Кто остальные сестры? – спросил Конан неожиданно.

– Неважно, – сказала Зират.

– Ответь мне! – настойчиво повторил он. Зират опустила Коду на землю. Забытый, он отполз в сторону и, ворча, устроился на берегу. Сунул в угол рта травинку, пожевал, с отвращением выплюнул. Настроение у пустынного гнома было ужасным. Эти «верзилы», как он именовал всех, кто был выше его ростом, опять пустились в долгие разговоры. Кому какое дело до страданий бедного гнома?

– Я не намерена подробно рассказывать тебе о моих сестрах, – сказала Зират. – Мы были вместе очень давно. Сейчас почти все это утратило значение. Нет смысла вспоминать. Те времена миновали. Некогда мы распоряжались судьбой и временем. Время различно. Судьба – различна. Их сочетания и аспекты порождали разные культы.

– Поясни, – попросил Конан.

Зират провела по песку черту острием меча.

– Мне не хочется. – Она вздохнула. – Ладно. Судьба может обретать облик неизбежности смерти. Это – обличье одной нашей сестры. Судьба есть неуклонное течение времени. Это – я. Судьба есть странные, неожиданные, непонятные случайности, которые происходят сплошь и рядом и подстерегают человека там, где он меньше всего ожидает их встретить…

– Если бы я знал, что у этой судьбы есть имя, я поклонялся бы этой богине, – заметил Конан. – Полагаю, недурно было бы ее задобрить.

– Люди пытались это сделать, но затем моя третья сестра совершила ужасную ошибку, – вздохнула Дин. – Неожиданность подстерегла нас. Нас, ее сестер, наших жрецов, наш храм, людей, которые нам поклонялись. Она была самой капризной из всех. Она сочла любопытным устроить капризный поворот судьбы для самой себя.

– И вы погибли?

– Богини не погибают – их забывают. – Зират вздохнула. – Забыли и нас. Аш-Шахба сделалась скучным форпостом на подходах к блистательному Шадизару, а Алат, хозяйка города. – На глазах Дин сверкнули слезы. – Ей пришлось хуже всех. Она попросту исчезла. Сделалась пылью. Расточилась – растворилась в воздухе.

– Должно быть, оттого жители вашего городка так похожи на женщин – любят сплетни и ужасно не любят посторонних, – не удержался Конан.

Дин вздохнула еще раз – так печально, что у Конана вырвалось:

– Прости меня!

– Тебе не нужно извиняться, Конан, – сказала Зират. – Я не сержусь на тебя. Это Дартин во всем виноват. Но я и на него не сержусь больше. Он просто хотел завладеть моим камнем. Никому из вас нет дела до забытых сестер. Но это не потому, что вы желаете зла.

– Разве тебя волнует – желает ли кто-нибудь зла? – удивился Конан. – Впервые слышу.

Богинь, как мне представляется, эта сторона жизни вообще никогда не занимала. Дин медленно покачала головой.

– Мне грустно, только и всего, – но и в той жизни, которую я веду сейчас, я сумела найти немало забавного.

– Зачем ты шла за нами следом по пустыне, Зират? Что тебе было от нас нужно? Неужели ты рассчитываешь вернуть свои девять монет, которые ты потратила на то, чтобы избавить меня от правителя Аш-Шахба и его правосудия?

– Ты не самый лучший из людей, – ответила Зират. – Ты мне не нужен. Я всего лишь хочу получить назад мой камень. Его украли у меня незадолго до конца войны. В нем часть моей силы. Ради него я и ушла когда-то к людям. Я смирила мои капризы, стала выступать на площади. Я превратила свои тайные знания в уличные фокусы. Я бродила по рынку, заглядывала людям в глаза. Несколько раз мне казалось, будто я напала на след, но всегда выяснялось, что я ошиблась. Люди слишком слабы, слишком алчны. Почти все они либо ничего не знали, либо погибали на подступах к сокровищу. Наверное, ты вслед за Дартином спрашивал себя: для чего мне понадобился телохранитель?