Шимек вышел из кабинета директора. Подмигнул нам. Это означало – все в порядке, мол, как условились. Я услышал свою фамилию. Увидел, что гимнастерка на сержанте застегнута на все пуговицы, а директор поправил галстук, который теперь уже не напоминал якобинский бант, или выжатую тряпку, или компресс на горле, а был обыкновенным галстуком, купленным в торговом центре во Вжеще.

– Ну как? – спросил М-ский. – Мы что-нибудь вспомнили? Или предпочитаем побеседовать с прокурором в камере? – заключил он с угрозой.

– Да-да, конечно.

– Ну так говори, – сержант примиряюще поднял руку, – говори, что знаешь.

– Все сначала рассказывать?

– Нет, – вмешался директор, – ты должен рассказать, что было с платьем Вишневской.

– Но это было не платье, это был просто лоскут.

– Хорошо, лоскут – так где вы его нашли после взрыва?

– Там есть такой старый дуб, под ним и нашли. Сержант пододвинул ко мне карту.

– Где?

– Вот здесь, здесь этот дуб, а вот здесь, – показал я пальцем, – лежал лоскут.

– Кто нашел? – спросил М-ский быстро.

Я сделал паузу, как бы вспоминая эту подробность.

– Шимек.

– Ну хорошо. – Лицо М-ского ничего не выражало, хотя я понимал, как он должен быть доволен. – А где вы сожгли этот лоскут?

– В карьере.

Сержанту последний ответ явно не понравился.

– Здесь в округе нет никаких карьеров, что ты плетешь?

– Хорошо. – Директор не позволил мне продолжить. – Это поляна с эрратическими валунами, – обратился он к сержанту, – все здесь ее так называют.

– А когда это было? – допрашивал дальше М-ский.

– В тот самый день вечером.

– Это ты нес обрывок платья, да?

– Я, а откуда вы знаете?

М-ский торжествующе улыбнулся:

– Видишь, от нас ничего не укроется. Который это был час?

– Не помню точно, где-то после семи, нет, пожалуй, ближе к восьми.

– Так. А что вы делали потом?

– Да уже ничего, потом мы пошли домой.

– А почему вы не рассказали обо всем родителям?

– Мы боялись, потому что они взлетели на воздух, это было так страшно, что, наверно, не рассказал бы даже на исповеди, – выпалил я на одном дыхании.

М-ский опять усмехнулся:

– А вот и рассказал, однако, и не ксендзу, а нам!

– Вы местные? – неожиданно спросил сержант.

– Не понимаю, – сказал я. И в самом деле, куда он гнет? Что ему надо?

– Я спрашиваю, твои родители отсюда?

– Да, отсюда, отец родился в Гданьске, и мать тоже.

– Ну хорошо. – М-ский закончил допрос – А какие-нибудь вещи Вайзера вы не находили, что-нибудь от него осталось?

– Нет, взрыв был такой сильный, что мы даже искать ничего не стали, этот кусок платья – чистая случайность!

– Можешь идти и позови второго приятеля, – прервал меня директор. – Ну, чего ждешь?

Впервые с начала следствия я почувствовал себя чуть увереннее.

– Петр, теперь ты, – позвал я из открытых дверей и, когда он проходил мимо меня, подмигнул ему так же, как Шимек: мол, пока все идет нормально – так, как им хотелось с самого начала. Я сел на складном стуле и кивнул Шимеку, тот сразу все понял. Сторож зевал немилосердно, обнажая черные гнилые зубы, а я вспоминал, что происходило дальше.

Утром следующего дня я услышал в магазине Цирсона такой разговор наших соседок:

– Вы слышали? Поймали того психа, что по Брентово бегал и людей пугал.

– Эээ, да это был не псих, а извращенец какой-то, дорогая моя.

– Святая Мария, извращенец, говорите?

– Да-да, извращенец, какой нормальный псих будет бегать по кладбищу и звонить? Какой сумасшедший напялит на голову каску и будет болтаться по улицам? Нормальный псих, моя дорогая, выдает себя за Наполеона или за Мицкевича.

– А говорят, – вмешалась новая собеседница, – золовка моя говорит, она там живет, что никакой он не сумасшедший, а боговдохновенный, святой как бы человек, однажды он будто бы залез на крышу и говорил такое, прямо как из Священного Писания!