Шрифт:
— Если так, я умру! — спокойно ответил Жоам Дакоста. — Я умру, протестуя против несправедливого приговора! В первый раз я бежал за несколько часов до казни. Да, я бежал, но тогда я был молод, и передо мной была целая жизнь, чтобы бороться с людской несправедливостью! Но бежать теперь, снова начать жалкую жизнь преступника, который скрывается под чужим именем и думает лишь, как бы обмануть преследующую его полицию; снова начать полную тревоги жизнь, какую я вел двадцать три года, и заставить вас делить ее со мной; всякий день ждать доноса, который рано или поздно меня настигнет, и выдачи меня полиции, даже если я буду в чужой стране?! Разве это значит жить? Нет! Ни за что!
— Отец, — настаивал Бенито, теряя голову от этого упорства. — Вы должны бежать! Я требую!
И, схватив отца, он старался силой подтащить его к окну.
— Нет!.. Нет!..
— Отец, вы сведете меня с ума!
— Сын мой, оставь меня! Я уже бежал один раз из тюрьмы в Вилла-Рике, и люди подумали, что я бежал от заслуженного наказания. Да, они должны были так подумать! Так вот, ради доброго имени, которое носите и вы, я отказываюсь бежать еще раз!
Бенито упал к ногам отца. Он протягивал к нему руки, он умолял…
— Но этот приказ, отец, — твердил он, — этот приказ может прийти уже сегодня, каждую минуту… и в нем будет смертный приговор!
— Если бы приказ был уже здесь, я и то не изменил бы своего решения. Нет, сын мой! Виновный Жоам Дакоста мог бы бежать. Невиновный — не убежит!
Затем произошла душераздирающая сцена. Бенито боролся с отцом. Маноэль в смятении стоял у окна, готовый подхватить пленника, но тут дверь в камеру вдруг отворилась.
На пороге стояли начальник полиции, а за ним тюремный надзиратель и несколько солдат.
Начальник полиции увидел, что здесь готовился побег, но поза заключенного говорила, что он отказался бежать. Полицейский ничего не сказал. Но лицо его выразило глубокое сожаление. Несомненно, он, как и судья Жаррикес, хотел бы, чтобы Жоам Дакоста бежал из тюрьмы.
А теперь… слишком поздно!
Держа в руке какую-то бумагу, начальник полиции подошел к заключенному.
— Прежде всего, — сказал ему Жоам Дакоста, — позвольте вас заверить, что от меня одного зависело бежать из тюрьмы, но я отказался.
Начальник полиции кивнул головой; затем, стараясь придать твердость своему голосу, объявил:
— Жоам Дакоста, только что получен приказ от министра юстиции из Рио-де-Жанейро.
— Ах, отец! — закричали Бенито и Маноэль.
— Этот приказ, — спросил Жоам Дакоста, скрестив руки на груди, — предписывает привести в исполнение смертный приговор?
— Да!
— Когда?
— Завтра!
Бенито бросился к отцу и, обхватив его, еще раз попытался вытащить из камеры… Солдатам пришлось вырвать узника из его объятий.
Затем, по знаку начальника полиции, Маноэля и Бенито вывели из тюрьмы. Надо было положить конец этой тягостной сцене, которая и так слишком затянулась.
— Сударь, могу ли я завтра утром, перед казнью, провести несколько минут с отцом Пассанья? — спросил заключенный начальника полиции. — Прошу вас все ему сообщить.
— Ему сообщат.
— Будет мне позволено повидать мою семью и в последний раз обнять жену и детей?
— Вы их увидите.
— Благодарю вас, сударь. А теперь прикажите охранять это окно, я не хочу, чтобы меня вытащили отсюда насильно!
Начальник полиции поклонился и вышел вместе с тюремным надзирателем и солдатами.
Осужденный, жизнь которого через несколько часов должна была оборваться, остался один.
18. Фрагозо
Итак, приказ был получен и, как предвидел судья Жаррикес, этот приказ предписывал немедленно привести в исполнение приговор, вынесенный Жоаму Дакосте. Обвиняемый не представил никаких доказательств своей невиновности. Правосудие должно свершиться.
На другой день, 31 августа, в девять часов утра осужденный должен быть повешен.
В Бразилии смертную казнь обычно заменяли более мягким наказанием и применяли ее только к неграм; но на этот раз казнь грозила белому.
Таковы законы о преступлениях в Алмазном округе, где, в интересах общества, наказания никогда не смягчаются.
Теперь ничто не могло спасти Жоама Дакосту. И потеряет он не только жизнь, но и честь.
В это самое утро, 31 августа, какой-то всадник мчался во весь опор в Манаус. Он так гнал своего скакуна, что в полумиле от города благородный конь упал, не в силах двигаться дальше.