Вот я в деревне. Доехал благополучно без всяких замечательных пасажей; самый неприятный анекдот было — то, что сломались у меня колесы, растрясенные в Москве другом и благоприятелем моим г. Соболевским. Деревня мне пришла как-то по сердцу. Есть какое-то поэтическое наслаждение возвратиться вольным в покинутую тюрьму. Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни — ей богу приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянности и пр. Няня моя уморительна. Вообрази, что 70 лет она выучила наизусть новую молитву о умилении сердца владыки и укрощении духа его свирепости, молитвы вероятно сочиненной при ц.[аре] Иване. Теперь у ней попы дерут молебен и мешают мне заниматься делом. Получила ли княгиня поясы и письмо мое из Торжка? Долго здесь не останусь, в П.[етер]Б.[ург] не поеду; буду у вас к 1-му… она велела! Милый мой, Москва оставила во мне неприятное впечатление, но всё-таки лучше с вами видеться — чем переписываться. К тому же журнал… Я ничего не говорил тебе о твоем решительном намерении соединиться с Полевым, а ей богу — грустно. Итак никогда порядочные литераторы вместе у нас ничего не произведут! всё в одиночку. Полевой, Погодин, Сушков, Завальевский, кто бы ни издавал журнал, [69] всё равно. Дело в том, что нам надо завладеть одним журналом и царствовать самовластно и единовластно. Мы слишком ленивы, чтоб переводить, выписывать, объявлять etc. etc. Это черная работа журнала; вот за чем и издатель существует; но он должен 1) знать грамматику русскую 2) писать со смыслом: т. е. согласовать существ. с прилаг. и связывать [70] их глаголом. — А этого-то Полевой и не умеет. Ради Христа, прочти первый параграф его известия о смерти Румянцова и Растопчина. И согласись со мной, что ему невозможно доверить издания журнала, освященного нашими имянами. Впроччем ничего не ушло. Может быть, не Погодин, а я — буду хозяин нового журнала. Тогда, как ты хочешь, а уж Полевого ты пошлешь к матери в гузно. Прощай князь Вертопрахин, кланяйся княгине Ветроне, которая надеюсь выздоровила. Что наши? Что Запретная Роза? что Тимашева? как жаль, что я не успел с нею завести благородную интригу! но и это не ушло.

9 ноября.

Сей час перечел мои листы о Карамзине — нечего печатать. Соберись с духом и пиши. Что ты сделал для Дмитриева (которого NB ты один еще [71] поддерживаешь), то мы требуем от тебя для тени Карамзина — не Дмитриеву чета. — Здесь нашел я стихи Языкова. Ты изумишься, как он развернулся, и что из него будет. Если уж завидывать, так вот кому я должен бы [72] завидывать. Аминь, аминь глаголю вам. Он всех нас, стариков, за пояс заткнет. — Ах! каламбур! Скажи княгине, что она всю прелесть московскую за пояс заткнет, как наденет мои поясы.

Милый Николай Михайлович — сей час из Москвы, сей час видел ваше Тригорское — спешу обнять и поздравить вас. Вы ничего лучше не написали, но напишите — много лучшего. Дай бог вам здоровия, осторожности, благоденственного и мирного жития! Царь освободил меня от цензуры. Он сам мой цензор. Выгода конечно необъятная. Таким образом Годунова тиснем. О ценз.[урном] уставе речь впереди. Пишите мне. Обнимаю Вас и Вульфа.

Получили ли Вы мои стихи? У меня их нет. Пришлите мне их, да к стати и первое послание.

О Москве напишу Вам много.

Позволение издавать журнал получено. Подписка открыта. Отрывок на Годунова отправлен в с. — петерб.[ургскую] цензуру; но его, может быть, не пропустят (два года тому назад запрещено было помещать отрывки из пиес в журналах), а первый № непременно должен осветить вами: пришлите что-нибудь поскорее на такой случай. Еще — журналист ожидает обещанной инструкции.

[В. Ф. Вяземская:]

Je présume que voici une lettre qui vous occupera beaucoup, ce dont ma faiblesse et ma paresse [mettront à] vont profiter, en ne vous disant que quelques mots. D'abord, êtes-vous fou, comment convertir si facilement vos belles rimes et dépenser son or si gratuitement; la quantité des ceintures m'a indignée, il n'y a que la qualité qui puisse vous faire pardonner, elles sont toutes charmantes. Le bon ange et le démon vous tiennent-ils encore compagnie, je crois que vous les avez renvoyés depuis longtemps. A propos vous [la] avez si souvent changé d'objet, que je ne sais plus qui est l'autre. Mon mari m'assure que j'espère que c'est moi. Que le Ciel nous [73] en préserve tous deux, d'abord je ne veux point voyager avec vous, [74] je suis trop faible et trop vieille pour courir les grands chemins; dans toute la force du terme, je serai devenue votre mauvais ange, mais je prétends à de l'amitié de votre part, il paraît que vous avez secoué ce joug, auquel il vous faut absolument être soumis pour entendre quelques vérités sans vous révolter. Ainsi adieu donc, mon grave ami, faites nous part de vos projets. [75]

[П. А. Вяземский:]

Как доехал? Что няня? Что любовь? Когда возвратишься? Пишешь ли? Вдался ли в запой стихов, или не можешь еще справиться с московского похмелья? Здесь всё по-старому; один только З[а]вальевский не пишет и не поет, а растянувшись лежит больной. Кривцов проездом в свой новый пашалык живет с нами, жалеет, что тебя уже не застал и дружески обнимает. А. Тургенев и Жуковский просят из Дрездена посылать им с каждою почтою по несколько стихов из Годунова. Пишу им, что твой Борис не французский рагу, что можно подавать в разбивную, а добрая штука мяса английского, которую должно подать за стол целиком.

Прощай, батюшка. Не заживайся, а приезжай, или в Питер, или в Белокаменную.

19-го ноября.

Милостивый государь, Александр Сергеевич!

При отъезде моем из Москвы, не имея времени лично с вами переговорить, обратился я к вам письменно с объявлением высочайшего соизволения, дабы вы, в случае каких-либо новых литературных произведений ваших, до напечатания или распространения оных в рукописях, представляли бы предварительно о рассмотрении оных, или через посредство мое, или даже и прямо, его императорскому величеству.

Не имея от вас извещения о получении сего моего отзыва, я должен однакоже заключить, что оный к вам дошел; ибо вы сообщали о содержании оного некоторым особам.

Ныне доходят до меня сведения, что вы изволили читать в некоторых обществах сочиненную вами вновь трагедию.

Сие меня побуждают вас покорнейше просить об уведомлении меня, справедливо ли таковое известие, или нет. Я уверен, впрочем, что вы слишком благомыслящи, чтобы [76] не чувствовать в полной мере столь великодушного к вам монаршего снисхождения и не стремиться учинить себя достойным оного.