— Она всё время говорила о тебе, — сказал Джин.

— Мы были как сестры. Мы менялись одеждой и любили одну и ту же еду, — рассказывала Марсия, открывая свою сумку и доставая из неё конверт. Внутри конверта лежали фотокарточки, сделанные поляроидом, на которых они с Элис стояли на берегу. Они держались за руки, на губах застыли одинаковые улыбки, и на обеих были одинаковые купальники. За ними голубое небо прорезали длинные облака, подобные белым перьям.

— Эти фотографии были сделаны в Кей-Уэст на прошлогоднее Рождество.

— Перед тем как мы встретились.

— Да.

— Спорю, что вы сводили ребят с ума, — улыбаясь, сказал Джин, всё ещё внимательно разглядывая фотографию. Марсия взглянула на Джина, но не улыбнулась в ответ. Напротив, в её глазах засветилась какая-то невысказанная мысль. — Что-то не так?

Марсия отвернулась и посмотрела в окно самолёта. Под ними, на огромных неогороженных полях, засеянных зерном, с то и дело мелькающими яркими красными фермами, паслись стада коров и овец размером с муравьев.

— Я буду скучать по ней. И по тебе тоже, — сказала она. И тут она сказала то, от чего у Джина перехватило дыхание.

— Ещё мы были любовницами, — быстро произнесла она, украдкой взглядывая на Джина. — Это продолжалось буквально несколько недель. А началось всё тогда, во время поездки в Кей-Уэст.

Несколько минут Джин молчал. Затем он тихо спросил, почему она только сейчас рассказала ему об этом.

— Не знаю. Думала, что тебе надо это знать. Это было ошибкой, — сказала она, опустив голову. — Мне очень жаль.

Джин кивнул, но выражение его лица не изменилось.

— Ладно, — сказал он. — Это не имеет никакого значения.

— Когда вы начали встречаться, всё кончилось.

Джин посмотрел в сторону, стараясь сохранить спокойное выражение лица, но его воображение рисовало ему Элис и Марсию, которые лежали обнажёнными в объятиях друг друга, целовались и занимались любовью.

— Ты ревнуешь?

— Нет, — ответил Джин, и череда картинок, сменяющих друг друга в его воображении, оборвалась, он почувствовал стыд и нарастающее возбуждение в области бёдер.

Через несколько минут их самолёт оказался в воздушном пространстве над Сидар-Рапидз, загорелась табличка с надписью «не курить», и Джин сделал глубокую затяжку, прежде чем потушить сигарету. Затем он обернулся к Марсии и спросил, хорошо ли она знала Теда Стюарта, старшего пилота в том самолёте Элис, что разбился над густыми лесами недалеко от Гринкасла, штат Индиана. Она ответила, что он был женат, воспитывал троих детей и служил в военно-воздушных силах во время вьетнамской войны.

— Его взяли в плен, — сказала Марсия перед тем, как их самолёт коснулся земли. — Он провёл четыре года в лагере под Ханоем. Я где-то читала, что его собираются похоронить со всеми военными почестями.

Эта информация одновременно и удивила и огорчила Джина; они благополучно приземлились и доехали до терминала, прежде чем он заговорил:

— Ты ведь знала, что он был пьяницей?

Марсия достала расчёску из сумочки и быстро провела ею по своим крашеным в красный цвет волосам. Затем она отстегнула ремень и тяжело вздохнула.

— Я не хочу говорить об этом, — сказала она, вставая, чтобы достать пальто с полки над головой.

— Будет проведено расследование.

— Возможно.

— Конечно, будет, — сказал Джин. Он стоял в проходе за Марсией, ожидая, пока пассажиры, стоящие впереди, начнут двигаться в сторону выхода. — Мы должны знать, что произошло.

— Ты уже знаешь, что произошло. Самолёт потерпел крушение, все пассажиры погибли.

— Но…

— Ошибка пилота, механическая неисправность, воля Господа Бога, не всё ли равно? Они все мертвы, — сказала Марсия, и на секунду Джин был удивлён жёсткостью, звучавшей в её голосе. — Помни о прошлом и живи дальше.

— Элис боялась летать с ним, особенно по ночам. Она дважды говорила, что заболела, когда должна была лететь ночным рейсом в Майами.

— Он был героем войны. У него была безупречная репутация.

— Потому что никому не хватило смелости сказать что-либо, — сказал Джин, выходя следом за ней из самолёта. — Ни тебе, ни Элис, никому.

— Не хочу больше ничего слышать об этом, — оглянулась Марсия, когда они шли по проходу. Они вошли в небольшое, почти пустынное помещение. — Пусть бедная девочка покоится с миром.