В.Стегайлов (зав. лаб.): В 2001 году на 3 курсе я выиграл молодежный грант РФФИ и поехал вместе с Генри Эдгаровичем на свою первую международную конференцию в Германию. Там меня пригласили участвовать в студенческой программе Исследовательского центра Юлих. Более года ушло на оформление документов, и после 4 курса я проработал там почти три месяца. В научном плане было очень интересно попасть в совершенно новый коллектив, работающий на передовом крае вычислительной физики. Безусловно, поразил уровень организации и материального обеспечения научной работы. Особенно библиотека. Свободный доступ к копировальной машине позволил мне вернуться в Россию с полными копиями около десятка книг, в то время совершенно недоступными в Москве. Сильно улучшился и мой разговорный английский.

Зарубежные стажировки, конечно, чрезвычайно полезны. К сожалению, подобные студенческие программы мало распространены. А уезжать на постдок в сегодняшних условиях значит практически полностью порвать контакты с российскими реалиями. Я надеюсь, что ситуация будет меняться и российская наука будет со временем с кадровой точки зрения более плотно интегрирована в общемировую. Польза от этого несомненна – достаточно вспомнить примеры Эйлера и Эренфеста. Другого пути развития нет.

П.Жиляев (ст. 5к): Длительные стажировки, безусловно, нужны. Они помогают «подтянуть» уровень разговорного английского, а главное снять психологические барьеры в общении и ближе познакомиться с иностранными коллегами, чтобы в дальнейшим вместе работать над общими задачами. Пока, по-моему мнению, таких связей у нашей группы недостаточно. Но все идет к их увеличению.

Сергей Стариков (асп.): Возможно, я и два Алексея (Куксин и Янилкин) поедем этим летом на два-три месяца в Argonne National Laboratory. На больший срок уезжать не очень хочется – нужно защищаться, преподавать и заниматься другими текущими делами.

АК: Если к 24 годам ожидается примерно 10 статей, а к 30 – уже 25-30, то это означает научную продуктивность порядка 3 полноценных статей в год. Насколько реалистичны такие ожидания для научного работника уровня постдока – молодого кандидата наук – с учетом российских реалий? Многие ли в состоянии оправдать такие ожидания? Приведите, пожалуйста, примеры, если можно.

Г.Э.Норман: Спросите Морозова (1978 г.р.) и Стегайлова (1981). Есть также засидевшийся Валуев (1972), который, наконец, представил кандидатскую диссертацию после 10 лет отказов это делать. Кстати, Валуев несколько раз уезжал на длительную работу в Берлин в Гумбольдтовский университет в общей сложности на года 2-3 и его бы там с удовольствием оставили. Пусть скажет, почему всегда отказывался.

Игорь Морозов (зав. лаб.):

Во-первых, здесь сказывается специфика вычислительной физики, где студент может приступить к решению вычислительной задачи, не вникая на начальном этапе в суть физической постановки. Конечно, он вынужден публиковаться в соавторстве, но первая статья выходит довольно рано. К моменту защиты некоторые аспиранты имеют уже полностью самостоятельные работы, например – А.Ланкин.

Второй момент – это политика научного руководителя, стимулирующего и даже настойчиво требующего регулярно публиковать результаты. В отличие от тех случаев, когда руководители публикуют результаты аспирантов под своим именем, оттягивая момент их защиты, Генри Эдгарович поступает строго наоборот. Я бы сказал, что большое число публикаций – это не случайность, а необходимое условие работы в группе Генри Эдгаровича. Накопление молодыми учеными публикаций, выступлений и прочих достижений им всесторонне приветствуется. В результате студенты и аспиранты имеют хорошие шансы для победы в молодежных конкурсах, получают неплохое финансирование и приобретают моральные и материальные стимулы продолжать работу в группе.

Илья Валуев (н.с.):

Публикация 2-3 статей в год в хороших журналах вполне возможна в нашей области исследований (теория и численный эксперимент). С моей точки зрения, наличие хороших публикаций – наиболее корректный из формальных показателей успешности научного работника. Что касается моего нежелания переезжать в Германию, то меня всегда привлекала смена обстановки и окружения, но я не стремился к устроенной, предсказуемой и ограниченной жизни, которая могла бы меня ожидать в Европе. Я понимаю, что мой пример нетипичен, поскольку в силу обстоятельств я не испытываю материальных проблем в России. У меня есть московская прописка и разнообразные возможности зарабатывать деньги. У талантливых молодых специалистов, решивших посвятить себя чистой науке, вопрос отъезда стоит очень остро и каждый взвешивает все «за» и «против» в своей конкретной ситуации.

Сергей Стариков (асп.): Конечно, раз на раз не приходится, но вот я, например, – аспирант третьего года – в 2009 году опубликовал 3 статьи в рецензируемых изданиях: две – в России, и одну – в Phys. Rev. B.

АК: Интересно, а есть ли люди, которые по каким-либо причинам, покинули Вашу команду? Было бы интересно проследить за их дальнейшей научной судьбой.

Г.Э.Норман: Да, мы теряем какое-то количество людей, особенно на начальных этапах. Здесь работает нечто вроде естественного отбора. С теми, кто убедился, что наука – это не их дело, связи случайные.

Был у нас один сильный студент-отличник (выпуск МФТИ 2003), который после серьезных колебаний все же уехал в США. Верх взяли его украинские родственники, которые все 6 лет обучения в МФТИ настаивали, что Украина – это дыра, а Россия тоже нестабильная страна. Получился своего рода долговременный эксперимент: можно сравнивать судьбы его и В.Стегайлова, который окончил МФТИ на год позже. У них даже были совместные статьи. Из Интернета знаем, что он провел 5 лет в MIT, а с прошлого года postdoc в CalTech.