— Сомневаюсь, — ответил он. — По приезде все обычно сразу разгружают и моют, в том числе и кузов фургона.

— Даже по субботам?

— Абсолютно. Суббота у нас — самый напряженный день недели. Свадьбы и все такое.

— А что происходит с мусорными контейнерами? — спросил я его в надежде, что остатки еды отправляют какому-нибудь фермеру, разводящему свиней.

— У нас есть промышленное устройство для переработки отходов. Вы понимаете, точно такое же, как под кухонной раковиной, только гораздо больше. Отходы размельчаются, смешиваются с водой и спускаются в канализацию. Потом контейнеры пропаривают. А зачем вам это нужно? Что-то потеряли?

«Только желудок, — подумал я. — И репутацию».

— Из чистого любопытства, — ответил я. Понял, что мисс Милн все это не понравится. Ни кухни, которую можно проинспектировать, ни остатков приготовленных блюд для анализа. Я и сам не мог сказать, радоваться мне или огорчаться. С одной стороны, не было никакой возможности доказать, что отравление вызвано моей едой. С другой — не докажешь и обратное.

— Куда мне это все поставить? — Мужчина указал на металлические контейнеры на колесиках.

— Застекленные ложи номер один и два на втором этаже Лобовой, главной трибуны.

— Хорошо. — И он оправился на поиски грузового лифта.

Как и предполагало название, Лобовая, главная трибуна находилась рядом со столбом у финиша и относительно скаковой дорожки располагалась так, что лошади набегали на нее. Из лож открывался наилучший вид, так что пользовались они наибольшим спросом. Тракторостроители из Делафилда поступили правильно, зарезервировав за собой пару лож в столь знаменательный для них день.

Я прошел мимо великолепной главной трибуны «Тысячелетие», направляясь в офис управляющего ипподромом. Вокруг все гудело. В бары подвозили пиво, сотрудники других компаний, обслуживающих другие ложи, бегали туда-сюда с подносами копченой семги и мясных деликатесов. Работники ипподрома наводили последний лоск: рыхлили землю на клумбах, подкашивали и без того короткую траву. Армия молодых людей расставляла столы и стулья на лужайке перед киоском с рыбопродуктами, готовясь к прибытию тысяч зрителей. Все выглядело как всегда, за исключением меня. Так, во всяком случае, я думал в тот момент.

Я всунулся в открытую дверь кабинета управляющего.

— Уильям пришел? — спросил я крупную женщину, которая наполовину стояла, наполовину сидела на столе. Уильям Престон, управляющий, был на вчерашнем обеде.

— Раньше одиннадцати он не появится, — ответила женщина.

«Что-то тут нечисто, — подумал я. — День скачки „2000 гиней“, а управляющий ипподрома не появится до одиннадцати».

— Похоже, у него выдалась тяжелая ночь, — продолжила она. — Съел что-то не то. Очень не вовремя, доложу я вам. И как я могу со всем справиться одна? Мне не платят так много, чтобы я со всем справлялась одна.

Зазвонил телефонный аппарат, стоявший на столе рядом с ее внушительным задом, и избавил меня от продолжения разговора. Я вернулся к фургону «Стресс-фри кейтеринг».

— Значит, так, — сказал шофер, он же грузчик и экспедитор. — Все заказанное вами в контейнерах. Будете проверять перед тем, как расписаться за доставку?

Я всегда все проверял. И частенько находил в бумагах неточности. Но сегодня решил рискнуть и не глядя расписался на бланке, который он мне протянул.

— Отлично, — кивнул он. — Еще увидимся. Я все заберу в шесть часов.

— Нет вопросов, — ответил я. «Шесть часов» лежали в далеком будущем. Слава богу, я уже приготовил и стейки, и начинку для пирожков. Оставалось только разложить ее в овальные керамические формы, закрыть слоем теста и поставить в горячую духовку на тридцать пять минут. Нарезанные овощи дожидались в холодильной камере моего ресторана, как и спаржа, которая ждала, когда ее сварят. Летние пудинги я приготовил в четверг, во второй половине дня. И тут работы было немного: достать из форм да украсить взбитыми сливками и половинками клубничек. Говорить Мэри-Лу о том, что клубнику вырастили на юго-востоке Франции, я не собирался.

Как правило, я не устраиваю «выездных сессий», но уик-энд «2000 гиней» — исключение. Последние шесть лет эти скачки служили мне самой лучшей рекламой.

Среди посетителей моего ресторана преобладали люди, связанные с миром скачек. Мир этот я знал хорошо и полагал, что понимаю. Мой отец был достаточно известным жокеем в стипль-чезе [5] , а потом стал куда более знаменитым тренером. Он погиб в автомобильной аварии, когда мне исполнилось восемнадцать: отправился в Ливерпуль на «Гранд нэшнл» [6] и попал под выехавший на встречную полосу груженный кирпичом трейлер. Я бы поехал вместе с ним, если бы не мать. Она настояла на том, что я должен остаться дома и готовиться к выпускным экзаменам. Мой старший сводный брат, Тоби, пошел по стопам отца и тоже стал тренером, хотя и не добился таких же успехов.