— Колька! Колька! — и рукой на институт показывает.

Дядя Митя его за плечо ухватил, спрашивает:

— Что — Колька-то? Что? Толком говори, Валентин!

Но парнишка, видно, обалдел со страху, весь трясется, а тут еще овчарка эта кругом прыгает и лает так, что в ушах звенит. Ну и обстановочка — ничего не сообразишь! Я повернул Валентина этого к себе — он только глаза на меня таращит да трясется, аж подпрыгивает.

— Ты первым делом успокойся, Валька, — говорю я. — Возьми себя в руки и расскажи толком, что случилось. Успокойся, — говорю, — ну чего ты?

Это я всякие слова механически произносил, чтобы паренек от спокойной интонации в себя пришел. Он и вправду чуточку поспокойней стал. Но сказал такое, что мы с дядей Митей прямо обалдели:

— Колька... пропал. Там, на площадке... — Тут уж он заговорил быстро, чуть не закричал: — Там такая машина стояла! Он говорил, что это, может, вертолет, а я говорю, что винта нету, значит, не вертолет! А он полез и пропал!..

— Как это пропал? Улетел, что ли? — спросил я.

— Не летал он никуда. Вообще пропал, вместе с машиной. Прямо на глазах у меня, ну... растаял вроде. Пустая площадка — и все!

Тут Валька еще сильнее затрясся, а дядя Митя рванул что было сил к институтскому забору. Я за ним кинулся, на ходу брюки и рубаху натянул. Валька опомнился, побежал за нами, а Рекс даже и нас обогнал. Я совсем забыл, что на институтскую территорию вход воспрещен, перемахнул через забор как на крыльях. «Как же так, — думаю, — на что у них там охрана стоит: чтобы ребятишки разгуливали?»

Площадку я сразу опознал, про которую Валька говорил. Метров, наверно, сорок квадратных, бетоном аккуратненько залита, четыре столбика по углам: ограждение, что ли, тут было, а потом сняли. И никакой тебе машины — чистенький такой, гладенький бетон, хоть танцы на нем устраивай. Валька говорит дрожащим голосок:

— Вот тут... тут она стояла! — и рукой на центр площадки показывает. — Я ему говорю: «Не лезь, увидят, наподдадут нам», а он все равно полез, а я собрался уходить, а тут он как заорет: «Смотри, винт!» Я только повернулся винт посмотреть, а там серый туман такой, и Колька в этом тумане, а потом он рассеялся, и нету ничего...

Я прямо не знал, что на это сказать. В моей милицейской практике такие случаи не встречались, да и вообще я никогда в жизни не слыхал, чтобы ребята на глазах таяли. Тут не иначе наука причиной — дело ясное. Если только Валька этот всю историю не сочинил. Да нет, такое разве сочинишь! Вон он, на себя непохож, всего перевернуло. А раз был факт, значит данному факту должно иметься научное объяснение.

В это время из-за деревьев какой-то здоровенный детина появился, неторопливо так идет, а как увидел, что мы у площадки стоим, сразу заторопился и крикнул издали еще:

— А ну, живо все с территории!

Вот он где, охранник этот замечательный. Ну, бдительность, прямо скажем, тут у них не на высоте: машину бросил, сам ушел куда-то!

Парень подбежал, увидел, что машины нет, перепугался, щеки трясутся; и он все за Вальку руками хватается: видно, думает — раз мальчишка, значит, он и нашкодил.

— Слышь, друг, — говорю я, — давай-ка бегом за начальством, тут видишь какая история...

Вижу, не понимает он ничего, обалдел совсем, документы зачем-то требует... Показал я ему свой документ, он чего-то посоображал и бегом за деревья кинулся — в институт, должно быть. А мы стоим молчим, как на похоронах.

Тут вдруг за моей спиной негромким таким, вежливым тоном спрашивают:

— Что вы тут делаете?

Я повернулся: мужчина какой-то, видно, он с другой стороны подошел. Высокий, худой, в очках, лицо такое серьезное, симпатичный. Я говорю:

— Да вот, видите... — и показал на площадку.

Он поглядел на площадку, и лицо у него такое сделалось, что я даже испугался: ну все, думаю, сейчас он грохнется! Но нет, устоял.

— Где... машина? — Он очень тихо спросил, но таким голосом, что у меня мурашки по спине забегали на космической скорости.

— Вот этот мальчик рассказывает, что они забрались сюда с приятелем... — начал я.

И тогда этот гражданин посмотрел на Вальку. Я тоже посмотрел на Вальку и не понял: чего это он с таким ужасом на человека в очках смотрит, боится его, что ли? А у того лицо еще сильнее побелело, хотя вроде бы дальше некуда было, и он совсем уже шепотом спросил:

— Колька?

— Дядя Леша, — плачущим голосом закричал Валька, — Колька нечаянно! Он только винт мне хотел показать, что винт в ней есть!.. Дядя Леша, мы не нарочно!

Тут уж я сообразил, и даже под ложечкой у меня заныло. Вон оно что! Это Колькин отец, должно быть!

Тут дядя Митя видит, что все молчат как убитые, и начал для поднятия духа говорить, что, мол, ничего удивительного — нынче все мальчишки о машинах прямо обмирают: хлебом их не корми, только в машине дай покопаться...