Да, а что же он все-таки нашел? Физиономия его просветляется. Сын хозяйки ставит том наместо и извлекает новый. Он стоит лицом к полкам и держит книгу так что я вижу все задом наперед. Я различаю слова заголовка Игнац Лахнер: «Шесть трио для фортепьяно», говорю вам целых шесть трио для фортепьяно, скрипки и виолы. Понятно Вам следовало бы спросить меня. Однажды я по недоразумению именно по недоразумению, потому что мои домашние отнюдь не садисты, оказалась запертой в нотном шкафу. И там, чтобы как-то скоротать время, изучала его содержимое. И обнаружила ноты даже для фортепьянного трио Людвига Тюиля, причем именно в таком составе. Но меня ведь не спрашивают. А самая не имею привычки навязываться. Могла бы, да не стану.

– Шеф Маусбайгля был тоже не дурак. Целое утро он продумывал, как ему поступить, и пришел к выводу, что важнее всего было выяснить, каким именно образом Маусбайгль докопался до того, что в роли объявителя выступила именно канцелярия федерального канцлера. Шеф посвятил этому и послеобеденное время, и тут на него снизошло озарение. Он взялся за телефон, вызвонил отдел объявлений и в конце концов установил, что в упомянутом отделе в свое время побывал ревизор и проверял документацию. Нет, фамилию ревизора, к сожалению, не запомнили.

– Спасибо, мне пока и этого достаточно, – поблагодарил шеф, после чего для верности связался с соответствующим ревизионным отделом, или как там называется эта структура, я неважно разбираюсь в ведомственном лабиринте финансового управления, и убедился, как, собственно, и ожидал, что в означенный день никаких ревизий или налоговых проверок редакции не проводилось.

Шеф и следующее утро посвятил продумыванию, все прикидывал, как ему подойти к Маусбайглю, то ли в лоб спросить его, то ли потерпеть, и в конце концов тоже решил поиграть в детектива. Доступа к документации отдела кадров он не имел, для этого его ранга было маловато. У большинства начальников ранга для этого маловато, и к лучшему, надо сказать. Но у него в ящике стола лежала фотография, на которой было запечатлено празднование Рождества в их отделе. В кадр попал и Маусбайгль, причем как раз в тот момент, когда надкусывал рождественский коржик с корицей. Кроме того, имелся и еще один снимок, сделанный на пикнике незадолго до Октоберфеста – октябрьского пивного праздника. И здесь красовался Маусбайгль, правда, уже с глиняной пивной кружкой в руках, а не с коржиком. Вооружившись этими двумя фото, шеф отправился в редакцию газеты, предъявил служебное удостоверение и, показав на фото Маусбайгля, поинтересовался у главного бухгалтера или кого там, уж не знаю, тот ли человек приходил к ним в означенный день с проверкой. Без долгих колебаний в Маусбайгле узнали «ревизора».

Но шеф не стал сразу загонять своего подчиненного в угол. Он предполагал, что дело может принять такую огласку, которая явно обернется ему во вред. Чиновник, если он не какой-нибудь бесстрашный одержимый, не будучи уверен в нужном ему исходе дела, предпочитает заблаговременно и на всякий случай переложить ответственность на другого, лучше на кого-нибудь повыше рангом. И подобная манера, надо сказать, свойственная не только немецкому чинуше, в послевоенные годы спасла от наказания очень многих кабинетных работников, удачно прикрывшихся щитом формулировки «Я всего лишь исполнял приказ».

Но я ухожу в сторону.

Шеф составил об имевшем место инциденте отчет, включив его в разряд «Персональное дело. Конфиденциально», и переслал его в вышестоящую финансовую инстанцию. Потом до него дошли неясные слухи, что, мол, дело отфутболили еще выше, и по прошествии некоторого времени шеф уже почти уверовал, что оно так и не спустится вниз для разбирательства, что, как вы понимаете, было бы ему только на руку. Однако вышло как раз наоборот – дело Маусбайгля шумно плюхнулось шефу на стол. И не просто, а с резолюцией: «Маусбайгля от исполнения служебных обязанностей отстранить ввиду превышения служебных полномочий».

Так и возникло дело против Маусбайгля, даровавшее последнему неограниченное количество свободного времени.

То ли по воле случая, то ли последовав чьему-либо совету, то ли по собственному разумению, точно сказать не могу, да это и не важно, в конце концов, но Маусбайгль взял себе в защитники одного из известнейших в то время адвокатов, а именно Германа Лукса. Лукс пусть и вполне заслуживает отдельного рассказа, был хоть и весьма известным адвокатом – и не только по причине высочайшей юридической квалификации, – но не носил в себе и следа тех, кого принято называть «гвоздем сезона» или «знаменитостью». В том, что это было либо счастливой случайностью, либо вернейшим выбором Маусбайгля, мы еще убедимся.

Ведь с этими так называемыми гвоздями сезона всегда одно и то же. Возможно, в американской юридической системе по-другому, но у нас я не знаю еще ни одного судьи, пусть даже самого что ни есть запуганного или глупого, который бы дрожал мелкой дрожью перед какой-нибудь очередной «знаменитостью» в адвокатской мантии. Временами наблюдается даже противоположный эффект. Если обвиняемый по уголовному делу или же одна из сторон на гражданском берет себе в защитники «знаменитость», то судья нередко даже против собственной воли настроен к клиентам «знаменитости» с известной долей предубежденности. Или, во всяком случае, вынужден преодолевать эту предубежденность.

Естественно, что существуют хорошие, не очень хорошие, слабые и очень слабые адвокаты. Это как в карточной игре: с плохими картами на руках не выиграть даже сверхопытному игроку, и наоборот – если у никудышного игрока все козыри, он обставит кого угодно. Собственно, задача адвоката реально оценить шансы подзащитного.

Все это, разумеется, частности, я неисправим, все время только и норовлю отклониться от темы. Но все обстоит именно так, и коллега Шицер меня поддержит.

– Непременно, – отозвался доктор Шицер, – и я помню этого заметного адвоката по фамилии Лукс, заметного и в смысле физических данных. В свое время он был моим пациентом.